По всей стене заработал гренадерский штык. Но турок было слишком много, а прорыв слишком узок. Оправившись от замешательства, защитники Измаила открыли прицельный огонь, окружив русских полукольцом. Это было похоже на расстрел над бездной. Положение было настолько отчаянным, что гренадеры обреченно пошли в штыки.
Страшнее смерти казалось начинать все сначала. Взобравшийся на вал молодой генерал Михаил Кутузов оценил положение русских как совершенно безнадежное, но сам остался на стене, лишь послал донесение в суворовский штаб, что прорыв сужается и нет никаких сил удержаться. Генерал просил прислать новые силы взамен тех, кто уже седьмой час не выходит из-под огня.
Позицию удерживали, пока не дождались ответной депеши. На клочке бумаги Суворов писал, что назначает генерала Кутузова комендантом крепости Измаил и поручает сию крепость взять. А о помощи — ни слова.
До сих пор историки теряются в догадках, каким образом это странное распоряжение могло повлиять на развитие военных событий, но то, что оно было решающим в сражении, признают все.
Кутузов увлек солдат в новый штыковой натиск, отторгнув турок от стены. Кто возьмет — штык или изогнутая полумесяцем сабля?
Победил суворовский штык.
2
За участие в штурме Измаила хорунжий Запорожского войска Константин Щусь был произведен в чин есаула Ольвеопольского полка, жалован дворянской грамотой и земельным наделом в три тысячи десятин с селами и хуторами.
Жалованная грамота нагнала его в Кишиневе, куда препроводил он колонну пленных турок на поселение для принудительных работ. В грамоте его украинскую фамилию перекроили на русский лад, да и то неправильно. Щусь — болотная птица, которая любит селиться в плавнях. На Руси ее зовут кулик, и Щусь на русский лад должен был зваться Кулик или Куликов, а он стал Щусевым. Так появилась русская фамилия с украинским корнем, уходящим в глубины старинного казачьего рода Запорожской Сечи.
Внук Константина Щуся — Виктор Петрович Щусев — надворный советник по званию и смотритель богоугодных заведений по должности — часто приводил своих сыновей на раздольный выгон, что начинался сразу за территорией земской кишиневской больницы. У развалин бараков, где в пору второй русско-турецкой войны жили пленные турки, он предавался военным воспоминаниям рода, хотя сам никогда винтовки в руках не держал.
Виктор Петрович был человек сугубо штатский и мирный. Отличительной чертой его была какая-то вселенская, ничем не победимая доброта, которая очень мешала службе. Большой и грозный с виду, он пытался спрятать за показной суровостью открытую и доверчивую душу.
