— Слухаю, вельможный панэ! — ответил Нехлюдов, но больше не вымолвил ни слова.
— Тай нэ журысь!
— Велено передать, — сказал сотник на чистом русском языке, — что на приступ идем завтра. О часе будет объявлено особо. В два часа пополуночи полковым командирам явиться к генералу Суворову.
Нехлюдов отъехал, а Головатый, глядя ему вслед, произнес:
— Ото и мы зараз украиньску мову забудымо. Вин соби имя Нехлюда зменыв — Нехлюдов зробився, по-кацапськы як сорока стрэкае...
На военном совете Головатый чувствовал себя неловко. Суворовские полковники не то чтобы глядели на него свысока и не то чтобы не замечали его, а старательно подчеркивали свое равенство с ним, невзирая на его совершенно невоенный вид и обличье.
Один лишь раз Головатому почудилось, что запахло чем-то похожим на невозвратимый теперь казацкий круг, когда все ратное население Хортицы решалось на отчаянный набег. Духом воинского братства повеяло, когда Александр Васильевич Суворов, приковав к себе взоры поднятой кверху рукой, сказал:
— Господа офицеры, Измаил — это вам не Очаков! Турок в нем сидит — храбрый и умный генерал Айдозла. Драться он умеет и не раз уже это доказал... Из наших войсковых учений увидел я, что брать Измаил мы не готовы... и не брать не можем. А посему полагаюсь я на ваш совет, как скажете сейчас, так оно и будет...
И стали подниматься командиры один за другим и кто твердо, а кто почти шепотом произносили одно лишь слово: «Штурм!»
Это же слово написал Суворов в ультиматуме серкасиру Айдозле: «Предлагаю сдать крепость без боя. Обещаю свободный выход гарнизону со знаменами и оружием. Два часа на размышление. Затем — штурм».
Ответ был злой, ругательный.
Затрещали полковые барабаны, пропели атаку боевые рожки и трубы. Первый же артиллерийский залп поглотил всю эту музыку.
С высоты измаильского бастиона и полковая музыка, и пушечная пальба казались чем-то несерьезным, наивным. С полудня до сумерек потешались турки над тщетными попытками суворовских солдат оседлать крепостную стену.
Как соломинка, облепленная муравьями, падала очередная лестница в глубокий ров. А солдаты, словно заведенные, снова тащили ее из воды, перешагивая через тела своих товарищей. Один только раз за все время гибельного боя удалось зацепиться за стену, но турки все-таки сумели сбросить осаждавших вниз с высоты четырех сажен.
Волнами набегали солдатские цепи на крепостную стену и умирали под ней. Стена гасила волну за волной, и этому, казалось, не будет конца. Но вот корабельным пушкам де Рибаса удалось поджечь город, и турки стали с опаской поглядывать за спину. В дело вступили запорожские полки, но и им не было удачи.
