Поднесла руку к горлу. Так сильно и часто билось сердце, что, казалось, горло ее что-то сдавило, трудно, почти невыносимо дышать.
— Профсоюзное собрание, — повторила Надежда. — Вы меня слышите?
— Слышу, конечно, только вы ошибаетесь, отчетно-перевыборного собрания нет и будет еще, вероятно, не скоро.
Надежда повесила трубку. Значит, так. Все так, как ей думалось.
Выходит, права та женщина, которая звонит ей. Он любит другую, может быть, именно ту самую женщину и тяготится ею, Надеждой, но жалеет ее и не хочет высказать слова, которые, он знает, могут убить ее, да, вот так вот, убить и все...
Он пришел в половине первого. Открыл дверь, сказал, зевая:
— До чего я устал...
Может быть, нарочно произнес эти слова, чтобы она не лезла, не расспрашивала, не упрекала. Впрочем, разве она когда-нибудь расспрашивала или упрекала?
Она молча глядела на него, было боязно, что он начнет лгать, наворачивать ненужные подробности...
— Очень хочется чаю, — сказал он и снова зевнул. — Все во рту пересохло от этой бесконечной говорильни.
— Какой говорильни? — спросила Надежда.
— От этого собрания, — сказал он. — Знаешь, как бывает: говорят, говорят и, в общем-то, все без толку, так надоели все эти нескончаемые заседания, собрания, совещания...
Надежда подошла к шкафу, подставила стул, встала на него, сняла со шкафа чемодан. Раскрыла чемодан, потом вынула из шкафа стопку выглаженных рубашек.
— Это еще что? — удивился Артем. — Вроде мои рубашки?
— Твои, — сказала Надежда. Сняла с вешалки два его костюма, замшевую куртку, коричневый клетчатый пиджак.
— Тут еще не все, — сказала, — твое белье в прачечной. Как принесут, я пошлю тебе. Или сам придешь. Да, еще твоя дубленка в чистке, на днях, наверно, получу.
Он ошеломленно смотрел на нее, не говоря ни слова. Наконец промолвил:
— Ты что? Да что с тобой в самом деле?
— Только не надо ничего говорить, — сказала Надежда. — Не надо лгать, выяснять отношения, слышишь, очень тебя прошу, не делай этого!
— Я не понимаю тебя, — возразил он.
— Думаю, что ты понимаешь меня, — сказала она.
Он сел за стол, опустил голову на руки. Нет, он не ждал такого конца. Просто был даже не готов к нему. Зачем? Его вполне устраивала эта двойная жизнь, в конце концов, полно на свете мужчин, которые живут именно так, как жил он.
Правда, порой приходилось лгать то жене, то любовнице, но без лжи, очевидно, не проживешь. А вообще-то он вовсе не собирался расходиться с Надеждой. Разумеется, не хотел пока что рвать и с той, с другой...
