Говоривший был богато одетый раб, по-видимому очень сердитый; он глядел надменно на бедно одетого Потита.
— Нельзя ли мне дать стакан воды, — сказал Потит, изнемогавший от жажды после длинного пути от знойного солнца.
— Воды, — отвечал невольник — удивительно, что ты пришел сюда просить воды, разве мало фонтанов в городе? Нет, не за водой пришел ты сюда, а мне сдается за чем-нибудь другим. Но берегись, я за тобой слежу зорко.
— Ты прав, — отвечал ему кротко Потит, — не за водой пришел я сюда, но сам я, по воле Божией, принес живую воду благодати и милости Господней на дом сей.
— Кто ты такой? Что ты болтаешь такое непонятное? Твое имя?
— Я служитель Того, Который исцелял прокаженных, воздвигал без движения лежащих и воскрешал мертвых.
Невольник слушал внимательно, пораженный благородною осанкой и дивным выражением лица прекрасного собою отрока.
— Ты говоришь, что кто-то может излечить проказу, — спросил он его с живостию.
— Да, если это угодно Господу. Он сказал: «Аминь боглаголю вам, аще имате веру яко зерно горушно речете горе сей: прейди отсюду тамо и прейдет, и ничто же невозможно будет вам».
Слуга слушал, не понимая слов, но понимая, что мальчик сказал с полною уверенностию, что может вылечить проказу.
— Моя госпожа больна проказой и всех нас измучила. Мы боимся заразиться от нее страшною болезнью. Если ты ее вылечишь, то тебе дадут большое богатство. Ты до конца дней будешь жить в роскоши, да и нас избавишь от великой муки. Скажи, ты вылечишь ее? Ты можешь ее вылечить?
— Мне не надо ни золота, ни роскоши, но я желаю возвратить ей здоровье и обратить ее на путь спасения и истины, — сказал Потит, но слуга уже не слушал его и стремительно побежал и скрылся за дверями дома.
Запыхавшись, вбежал он в покой рабынь и рассказал им, что внизу стоит мальчик, бедняк, который уверяет, что может вылечить госпожу их. Рабыни засуетились; одни расспрашивали его, а другие побежали к Кириакии. Когда она услышала, что никому неизвестный бедный отрок берется ее вылечить, она приказала, не теряя ни минуты, привести его к себе. Несчастная потеряла всякую надежду на выздоровление и хваталась как утопающий за соломинку. Потита ввели в дом. Он прошел ряд покоев, роскошно убранных и блиставших золотом, перламутром, слоновою костью, и вошел в комнату Кириакии.
Какое зрелище! В великолепном покое с полукругом колонн, с карнизами дивной красоты, на мозаиковом полу стояло пурпуром покрытое ложе. Оно было сделано из слоновой кости и украшено арабесками из золота. На бронзовом пьедестале горела дорогая лампа, которая разливала мягкий свет свой; подле нее стоял стол из кедрового дерева и на нем большой серебряный ларец с полуоткрытою крышкой. Из него, как бы не умещаясь в нем, выползла на стол блестящая груда разного рода драгоценностей; жемчуги и цепи, ожерелья, кольца и золотые гребни с драгоценными камнями, перепутавшись одни с другими, лежали кучей. Тут же лежало и ручное зеркало из стали, в серебряной оправе, необходимая принадлежность молодых патрицианок. Между белыми мраморными колоннами висели тяжелые занавески, шитые золотом. Две невольницы, одетые в расшитые золотом платья стояли у кушетки и двумя опахалами из редких перьев заморских птиц обмахивали больную… Но какое перо изобразит то, душу щемящее зрелище, которое представляла несчастная женщина, лежавшая на этом богатом ложе, в этом богатом покое. Роскошь, ее окружавшая, только ярче являла всю ее немощь. Она была покрыта болячками и гноем; лицо ее было изуродовано. Страдания ее вселяли ужас и отвращение в окружающих. Она металась в жару в разные стороны.
