Поутру Саня долго не мог раскачаться, хотя обычно вскакивал, как мячик. А сегодня проснулся, лежал и никак не мог встать. Вернее, не хотел. Не желал. Потому что внизу опять громыхала посудой Вера. Потому что в испорченном ею саду набухали, прорастали, распространялись и все заполоняли нахальные плети огурцов. Можно подумать, что ему нужны огурцы с клубникой! Да надо быть круглой… круглой… да, совершенно круглой, чтобы подумать о нем такое! Уничтожить колокольчики и насадить всякую дрянь! Да и золотистая соблазнительная Катя ничуть не лучше! Прилетела небось в свой Париж, напилась с отцом кофе в торгпредской квартире, пересказала московские сплетни и поскакала по магазинам, а то, не дай Бог, будет отличаться от парижанок.
Как же он когда-то мечтал о Париже! А теперь? И теперь мечтает!..
Потом ему вспомнилась Инна, и он стал думать о ней. Пришлось с грустью признать, что и бывшая жена, человек до сих пор ему очень близкий, тоже оказалась не в меру деятельной, не случайно же ее в Австралию занесло… Ох, женщины, женщины! Лучше держаться от них подальше. А иначе врежется какая-нибудь в твою жизнь, будто экскаватор, перелопатит ее, и сколько потом потребуется душевных сил, чтобы залечить раны-рвы и снова зажить органичной жизнью… Мысли плавно перетекли на Олежку… Давненько он сыну не писал. А соскучился!.. Не соскучился — стосковался! Жаль, что гонорара, хоть он и киношный и ни в какое сравнение не идет с привычным, литературным, на Австралию маловато…
Саня снова грустил, хотя чувствовал, что есть и что-то хорошее, очень хорошее, вот только никак не мог сообразить, что же именно… Нащупывал, ловил, ходил мысленно вокруг да около, и вдруг… Господи! Кольцо! Да где же оно? Заглянул под подушку — пусто! В щель между стеной и матрасом. Тоже ничего. Свесился вниз и заглянул под тахту. Кольцо лежало на коврике и сияло радостной синевой. Так что же на гербе-то?! Александр Павлович вскинулся и тут же сообразил, где у него лежит лупа. На стеллаже! На третьей полке. Точно! Там она и была. Схватил лупу и принялся изучать печатку. Резьба оказалась весьма искусной, а сам герб особенной затейливостью не отличался: поперек щита змеевидная перевязь, над ней лебедь. Ох, гуси-лебеди! Неужели они на роду у него написаны? Смешно, однако! Он вспомнил Лялькины мучения с гусем Мартином и криво усмехнулся. Да, умеет Сева подарки делать! Ляле он живого гуся на Рождество подарил, а Сане, можно сказать, подложил свинью! Ну да ничего! С гусем они разобрались, разберутся и с лебедем! Сначала он навестит Лялю. Потом с батей потолкует. А затем до библиотеки доберется, займется гербом и выяснит, кому такой принадлежал…
