Но воля автора есть воля автора, стиснув зубы, он покорялся. Как автор и он бывал несговорчив. Они прорабатывали один переход, потом второй, затем третий. Сане становилось скучно от ремесленничества. Он потихоньку зверел и огрызался. Щеки Катеньки самолюбиво вспыхивали, лицо становилось беспомощным. Ей бы очень хотелось куснуть в ответ и пребольно: ум у нее был острый, зубки тоже, но она не отваживалась. Почему? Из симпатии? Или из корысти? До конца-то сценария далеко!.. Так они и бодались всю дорогу. Редко-редко выдавался вечер, когда думалось им в лад, тогда они шутили, смеялись и многое успевали сделать. А потом она снова упиралась, стояла на своем, кремень кремнем. Александр Павлович взрывался фейерверками, уставал, смирялся и предлагал что-то скучное, заурядное. Предлагал почти что на смех. В издевку. Но оказывалось, что банальщина ее устраивает, что удивительной, талантливой женщине банальщина нравится больше всего…
Шли дни, сценарий потихоньку выстраивался, хотя Саня знал: он мог быть куда ярче, живее, динамичнее, ведь и жизнь как-никак полна неожиданностей, но Катенька никак не хотела в это поверить… Наконец они поставили точку, и главный начальник Иващенко остался ими доволен, похвалил, сказал, что получил именно то, чего хотел. Зато Саню воротило от привкуса жеваной-пережеваной жвачки. А при мысли, что при такой-то целеустремленности и упорстве Екатерина Прекрасная далеко пойдет, он погружался в тоскливую безнадежность. Не радовали его эти дали и лучезарные перспективы. Напротив, становилось тоскливо. А вернее, скучно. Скучно, когда пригодился только как белка в колесе, а колесо лило воду на чужую мельницу… До чего практичные пошли теперь женщины! Вот и кочки-пригорки среди берез уничтожает вместе с земляникой какая-то деятельная дамочка, приводя фантазии природы в соответствие с выношенным замыслом. Скучно! Скучно на этом свете, господа, — среди бескрылой всеохватывающей женской деятельности! Вот если бы женщины бездействовали, сидели в уголке, улыбались молча — как было бы с ними приятно. Саня и сейчас вспоминал со стесненным сердцем золотистую Фрейю в замшевой курточке и вельветовых брюках. «Что делать, если острый нож упрятан в бархатистость кожи? Руки коснулись осторожно, а боль от боли невтерпеж», — завертелись у него в голове строчки из Лялькиного стихотворения. И на сердце сразу потеплело. Лялька — она совсем другая. У нее есть фантазия, и фантазия у нее работает. На Екатеринах, хоть они и прекрасные, и на Верах свет клином не сошелся. Есть на свете синеглазые Лялечки!
