Фернол Бондонайк только что очнулся после наркоза. Он лежал в отдельной комнате и выглядел совершенно здоровым. Профессор Нотгорн сидел возле койки на стуле и пристально смотрел на юношу. Заметив, что Фернол открыл глаза, профессор спросил:
– Кто вы, друг мой?
– Я композитор и музыкант Гионель Маск.
Для профессора такой ответ прозвучал, как гром среди ясного неба. Он вскочил со стула и наклонился над пациентом.
– Не может быть! – проговорил он встревоженно. – Подумайте, что вы говорите! Вы не смеете быть Гионелем Маском! Вы – Фернол Бондонайк!
– Простите, дорогой профессор, но я должен огорчить вас. Я действительно Гионель Маск. Позвольте принести вам самую сердечную благодарность за помощь, которую вы мне оказали. Я чувствую себя вновь родившимся! – тихо сказал бывший идиот, глядя на ученого с бесконечной признательностью.
– Какой скандал! – воскликнул Нотгорн и поспешно удалился к себе в кабинет…
Вот тогда-то Канир, присутствовавший при этой короткой беседе, и осознал впервые, что стал соучастником неслыханного преступления. Оскорбленный в своих лучших чувствах и потрясенный до глубины души, Канир решил немедленно поговорить со своим шефом начистоту.
Тот, кому довелось видеть профессора Нотгорна два года назад в Сардуне, вряд ли узнал бы его теперь. На восемьдесят седьмом году своей жизни, сжираемый нечеловеческой страстью ученого-фанатика, работая вопреки возрасту по двадцать часов в сутки, Вериан Люмикор Нотгорн превратился в настоящий ходячий скелет, обтянутый кожей. Высокий, прямой как жердь, с совершенно голым коричневым черепом, с лицом, изрезанным тысячами глубоких морщин, он производил поистине жуткое впечатление. В нем все было мертво, кроме глаз. Но уж зато глаза эти полыхали, как две геенны огненные, начиненные целой сворой бешеных дьяволов…
Когда Канир вошел в кабинет, профессор сидел за своим письменным столом и лихорадочно просматривал какие-то бумаги.
– Ведеор профессор, не сочтите это с моей стороны за слишком большую дерзость, но, как ваш ассистент и непосредственный участник эксперимента, я считаю себя вправе задать вам один вопрос, – взволнованно сказал Канир.
Профессор поднял глаза, обжег ими бледное лицо ассистента и, помедлив, ответил с нескрываемым раздражением:
– Один вопрос? Хорошо, доктор, я слушаю вас!
– Ведеор профессор, объясните мне, почему Фернол Бондонайк чувствует себя не Фернолом Бондонайком, а композитором Гионелем Маском?!
Профессор болезненно поморщился. Несколько минут он молча поглаживал свой голый череп, потом заговорил медленно, словно размышляя вслух:
