Страна утраченной эмпатии. Как советское прошлое влияет на российское настоящее | страница 95



Блатная культура просто в максимально доступной и понятной форме материализует для обывателя его Страх. Это – страх быть «опущенным», то есть ритуально подвергнуться гомосексуальному насилию. В блатной культуре гомосексуальному контакту придается воистину огромное символическое значение: это и наказание, и выражение Власти, и понижение в социальном ранге «наказанного» практически «до нуля». То есть – полная катастрофа. Весь спектр идиом и крылатых выражений, которыми пользуются русские люди, обозначая саму эту процедуру «понижения в статусе», просто долго перечислять. Обращу лишь внимание на яркий глагол «отыметь», который, очевидно, буквально обозначает «превратить в неодушевленный предмет», в вещь.

Образ социального краха

Вот в этом вечном страхе «быть опущенным» российский обыватель и живет. Причем понимая, что от подобной участи его по большому счету ничто не защищает, кроме разве что многочисленности – «нас много, всех не…». Для обывателя образ пассивного гомосексуалиста с детства – это вовсе не просто человек, занимающийся какими-то нетрадиционными сексуальными практиками. Нет – до боли зримый образ социального краха, бездны под ногами. Хтонический[34] ужас из детских сновидений; самое страшное – дать кому-то заподозрить, что у них может быть с нашим обывателем что-то общее.

Но отсюда же – и острый, в чем-то болезненный интерес таких вот перепуганных обывателей к «объявленным гомосексуалистам» типа условного «Бори Моисеева». С вышеописанной точки зрения «объявленный гомосексуалист» – это как раз и есть «человек, упавший ниже некуда», «вещь», «помноженный на ноль» и т. п. Российский провинциал смотрит на них с ужасом, отвращением и… завистью. В которой, естественно, сам себе никогда не признается. Не потому вовсе, что сам хочет гомосексуального секса (чаще всего – вовсе не хочет), а потому, что такой «Боря Моисеев» – это человек «по ту сторону страха»: самое страшное, что только может быть на свете, с ним уже случилось, но он еще жив. Значит, жизнь без страха… возможна?

Таким образом, мы приходим к выводу, что культ «страха перед голубизной» – это в специфических российских условиях, безусловно, инструмент социального порабощения широких масс населения.

Властям, безусловно, выгоден жупел[35] «пассивного гомосексуалиста» как самого страшного кошмара жизни – «о, это может случиться со мной!». Это помогает держать обывателей в повиновении.

И отсюда же видно, что активно продвигаемое ныне на Западе отношение к гомосексуальному сексу как к «просто одному из бесчисленных способов доставить удовольствие себе и партнеру» разрушает этот жупел. Если в «опущении» самом по себе нет, «как нам тут подбрасывают», ничего такого уж жутко постыдного и катастрофического – тогда чего ж обывателю бояться?