Рецензию там не взяли, но разговор, помнится, был хороший, доброжелательный. Участвовал в нем и другой сотрудник отдела литературы Михаил Матвеевич Кузнецов, с которым мы сильно заспорили, поскольку он к этому роману относился хорошо и вскоре напечатал в «Правде» же чрезвычайно хвалебный отзыв.
Эти несогласия и множество критических замечаний, которые Михмат (как все его дружески звали здесь, как позже — в «Литературной газете») обрушил на мой следующий опус — рецензию на повесть Веры Пановой «Ясный берег», заставили меня подумать, что, увы: от ворот поворот, как говорится.
Однако в конце разговора к полному моему изумлению Кузнецов деловито осведомился, когда он получит исправленный вариант! Не остановилось дело ни на втором, ни, если не ошибаюсь, на третьем. Бывало, я делал какие-то дополнения и поправки уже прямо в редакции, и однажды, сидя в комнате в одиночестве, услышал, как хозяин соседнего кабинета, театральный критик Н.А. Абалкин то ли раздраженно, то ли брезгливо бросил Михмату:
— И что это ты с ним возишься?!
А тот все возился, и мало того — начал мне протежировать. Как- то вместе с ним в комнату вошел незнакомый мне грузный и вяловатый человек и, поздоровавшись, предложил зайти к нему в редакцию журнала «Знамя».
Он не представился, и я спросил: к кому же? «Кожевников» наконец отрекомендовался он.
Редакция журнала помещалась тогда возле улицы Горького, в Ле- онтьевском переулке (тогда — улица Станиславского). Там Кожевников свел меня с заведующим отделом критики В.С. Уваровым И свою первую рецензию в столице я напечатал в «Знамени». Хвастать ею нечего: это был отзыв на сборник сатирических стихов Александра Безыменского, который я, по справедливому замечанию моего «крестного» — Кузнецова, изрядно перехвалил.
Вторая же моя рецензия была здесь в последний момент снята из номера. Я, конечно, очень расстроился, хотя теперь ничуть о случившемся не жалею. Речь в ней шла о стихотворном очерке С. Михалкова «В музее В.И. Ленина» и тоже в похвальном тоне, хотя, сколько помню, я отмечал и холодность ряда строк, вроде нижеследующих:
Как дорог нам любой предмет,
Хранимый под стеклом,
Предмет, который был согрет
Его руки теплом!
В тот же день, когда произошла эта осечка, вечером раздался телефонный звонок, и секретарь правдинского отдела Надежда Алексеевна Кравцова, с которой я за время своих хождений к Кузнецову уже познакомился, сказала, что рецензия на повесть Пановой стоит в номере и за мной послана машина.
