Что было на веку... Странички воспоминаний | страница 27



Бредя неразберихою дорог...

В конце сорок второго года в институт стал захаживать находив­шийся в Москве после ранения Семен Гудзенко, один из того круга поэтической молодежи, которая группировалась вокруг знаменитого ИФЛИ — Института философии, литературы и истории (позже слив­шегося с университетом) и нашего Литературного.

Тогда я впервые услышал ставшее знаменитым гудзенковское «Когда на смерть идут — поют...», которое он прочел, предваритель­но стукнув об пол палкой, на которую еще опирался.

Семен особенно сдружился с Ройтманом и Шерговой, но и вооб­ще бывал на всяких наших сборищах. Помню его вместе с красивой девушкой на вечеринке у вернувшегося по ранению начинающего прозаика Николая Евдокимова, а потом у Лидии Толстой. В ее квар­тире в переулке возле Тверской обсуждались стихи хозяйки, и всту­пительное слово сделал Саша Соколовский, начав «чеканной» фор­мулой: «Лидия Толстая — поэт. И поэт — хороший». Гудзенко же высмеял эту мальчишескую категоричность и довольно беспощадно исчислил все населявшие стихи Толстой штампы, хотя и благосклон­но отметил кое-какие строки — например, о любовном свидании:

...Лампа, спрятавшись в углу,

Своим зеленоватым глазом

Дивится счастью моему.

Вспомните эти строки, если будете читать книгу воспоминаний Лидии Либединской «Зеленая лампа»!

По-разному сложились судьбы тогдашних студентов. Подчеркну­то, даже как-то чрезмерно, слащаво любезный, не без фатовства оде­вавшийся Аркадий Белинков писал тогда очень усложненные стихи, и Сельвинский с добродушной усмешкой слушал, как Аркадий, по­лучивший, как и все участники семинара, задание написать стихи... о сборе грибов, патетически декламировал:

И было серо, сыро, рано

И пахло — женскими плечами.

Все засмеялись, а Сельвинский аж головой покрутил.

Впоследствии, когда меня уже мобилизовали, Белинков устроил у себя дома (почти в двух шагах от института) чтение своего рома­на. Учившийся вместе с ним Владимир Саппак, впоследствии талан­тливейший театральный критик, участвовавший в создании театра «Современник» и успевший до своей ранней (1961) кончины написать одну из первых книг о «голубом экране» («Телевидение и мы»), рассказывал позже, что прочитанное Белинковым воспринималось как сочинение, как тогда выражались, «внутреннего эмигранта».

Вскоре автор был арестован, а одновременно с ним — Георгий Ингал, писавший роман о Клоде Дебюсси, и наш однокурсник Боря Гамеров, призванный в армию несколькими месяцами раньше меня, но быстро вернувшийся по ранению. Весной 1946 года дошла глухая весть о смерти Ингала. Впоследствии же и он, и Гамеров были доб­ром помянуты их «однолагерником» Александром Солженицыным в «Архипелаге Гулаг».