Этот рабочий кружок представлял по своему составу маленький интернационал; среди участников его были: русский англичанин Робертс, молодой слесарь, родившийся и выросший в России и приехавший в Лондон из Харькова, где он работал на машиностроительном заводе Гельфериха-Саде; русский немец Шиллер, переплетчик из Москвы, работавший в «Искре» в качестве наборщика, резчик по дереву Сегал из Одессы; слесарь точной механики Михайлов из Петербурга и другие. Почти все они позже уехали в Россию и работали в партийных организациях.
Как-то в разговоре с Владимиром Ильичем я посмеялся вад одной статьей в лондонской «Джастис» о близости социальной революции («Джастис» любили кстати и некстати делать подобные предсказания); Владимир Ильич был недоволен моей иронией. «А я надеюсь дожить до социалистической революции», — заявил он решительно, прибавив несколько нелестных эпитетов по адресу скептиков».
В отличие от многих своих соратников, для которых революционная борьба была чем-то романтическим, не совсем соотносимым с действительностью, Ленин был практик с реальной целью, для достижения которой он готов был на все.
* * *
«В Лондон сразу же стал приезжать к нам народ, — писала Крупская. — Приехала Инна Смидович — Димка, вскоре уехавшая в Россию. Приехал и ее брат Петр Гермогенович, который по инициативе Владимира Ильича был окрещен Матреной».
По утверждению Генриха Вельскопфа, который убеждал меня, что видел копии писем Петра Смидови-ча своей сестре, Ленин пытался проявить к «Матрене» вполне интимный интерес. «По-моему, наш Старик сошел с ума от чтения книг, — писал он в одном из своих писем. — Иногда разговаривает со мной, как с бабой».
Возможно, когда-нибудь эти письма, если они, конечно, действительно существуют, и станут достоянием истории. Уж они бы смогли объяснить (или доказать?) многое в биографии и характере Ленина.
Но вернемся к воспоминаниям Крупской.
«Выйдя из тюрьмы, — писала она дальше о Петре Смидовиче, — он стал горячим искровцем. Он считал себя большим специалистом по смыванию паспортов — якобы надо было смывать потом, и в коммуне одно время все столы стояли вверх дном, служа прессом для смываемых паспортов. Вся эта техника была весьма первобытна, как и вся наша тогдашняя конспирация. Перечитывая сейчас переписку с Россией, диву даешься наивности тогдашней конспирации. Все эти письма о носовых платках (паспорта), варящемсе пиве, теплом мехе (нелегальной литературе), все эти клички городов, начинающихся с той буквы, с которой начиналось название города… — все сие было до крайности прозрачно, шито белыми нитками. Тогда это не казалось таким наивным, да и все же до некоторой степени путало следы. Первое время не было такого обилия провокаторов, как позднее. Люди были все надежные, хорошо знавшие друг друга.
