Но вместо рассказа о жизни крокодила они услышат невероятную галиматью. Звери в облике людей — это смешно! Смешно видеть крокодила, курящего сигарету, летящего на аэроплане, смешно видеть крокодильчика, лежащего в кроватке, смешно также, что крокодил называется по имени-отчеству: «Крокодил Крокодилович». И вместе с этой забавой дается и другое — изображается народ. Народ орет, злится, тащит в полицию, народ — трус, дрожит, визжит от страха. К этой картинке присоединяются еще и стриженные под скобку мужички, благодарящие шоколадом Ваню за его подвиг. Все это уже совсем не невинное, а крайне злобное, которое недостаточно осознается ребенком, но залегает в его сознании.
Вторая часть «Крокодила» изображает мещанскую домашнюю обстановку его семейства, причем смех, что Крокодил от страха проглотил салфетку, заслоняет собой изображаемую пошлость. Крокодил целует ноги у царя гиппопотама…
После всего сказанного становится ясно, что звери под влиянием пожирателя детей, мещанина Крокодила, курившего сигары и гулявшего по Невскому, идут освобождать томящихся в клетках своих братьев-зверей. Все перед ними разбегаются в страхе. Однако звери взяли в заложницы Лялю, и, чтобы освободить ее, Ваня дает свободу зверям: «Вашему народу я даю свободу, свободу я даю!» Что вся эта чепуха обозначает? Какой она имеет политический смысл? Какой-то явно имеет, но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудно. Герои, дарующие свободу народу, чтобы выкупить Лялю — это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка. Приучать ребенка болтать всякую чепуху, читать всякий вздор, может, и принято в буржуазных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспитанием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поколению. Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником, веселыми невинными рифмами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет для него бесследно».
Что ж, возможно, и любила Крупская детей, но то, что она совсем не понимала их душу, их психологию, и не имела ни малейшего представления о их воспитании, не вызывает никакого сомнения.
Как и то, что критическая стезя — явно не для нее.
* * *
Однако вернемся в Шушенское к молодоженам, тем более, что сейчас там происходят вещи, которые не однозначно характеризуют Крупскую.
Представьте себе, верстах в двадцати от Шушенского жил и работал на сахарном заводе ссыльный революционер Виктор Константинович Курнатовский, который, познакомившись с Крупской, тут же влюбился в нее.
