Ганс шел позади и заверял герра официра, что обязательно поймает русских свиней и расстреляет. Но унтеру этот сопляк надоел, и, занятый своими невеселыми мыслями, прислушиваясь к канонаде, он раздраженно буркнул:
— Гут, гут. — И тут же зарычал на пленных: — Форвертс!
Забыв о том, куда ехал, Ганс вскочил на велосипед и, налегая на педали, помчался обратно в деревню, чтобы собрать команду местной обороны и начать поиск по всем правилам военной науки.
Мальчишки пришли в восторг, когда Ганс объявил перед строем, что им поручено поймать и уничтожить русских. Долговязый Фридрих покраснел от волнения, бесцветные глаза его стали еще белее. Очкастый маленький Хорст начал икать. Он всегда икал, когда был возбужден. Рыжий молчаливый Генрих, старший брат которого был прославленным летчиком, поправил небольшой гитлерюгендовский кинжал на поясе и спросил как настоящий воин:
— Когда идти?
Ганс ответил, что выступать надо немедленно, пока русские иваны не убежали далеко.
Это было жутко и романтично. Они, как древние тевтоны, будут искать своих врагов в лесу, в зарослях, и беспощадно сотрут их с лица земли. Вскинув руки над головой, голосами молодых петухов мальчишки жидко прокричали: «Зиг Хайль!»
* * *
Они бежали, пригнувшись, петляя в кустах и задыхаясь от напряжения. Быстрее, быстрее! Они молили, чтобы наши Илы вернулись и начали бомбить немцев, чтобы поднялась паника и чтобы в суматохе забыли о них. Они падали, скатывались в ложбины, обдирали лицо и руки в кустах, и, зыркая по сторонам затравленным взглядом, перебежками пересекали луговины, и снова продирались сквозь чащу, уходили все дальше и дальше от дороги.
Они упали в овраге, в густом кустарнике. Упали без сил, жадно хватая воздух пересохшим ртом. Когда немного отдышались, Одноухий перекатился к ручью и стал по-собачьи хватать коричневую воду. За Одноухим пополз и Синеглазый.
— Погодьте, — просипел Старик. — Охолоньте малость. Нутро застудите, тогда совсем гроб.
Старик подполз к ручью, зачерпнул ладонью воды и омыл лицо. Синеглазый сделал то же самое, а Одноухий продолжал стоять на четвереньках перед ручьем и, все глубже утопая руками в мшистом берегу, жадно пил и пил и никак не мог напиться.
Этого молодого, по-цыгански черного мужчину со злым и решительным лицом Старик приметил еще на станции, где их выгружали из вагонов. Приметил еще и потому, что у него было одно ухо, левое. Правое начисто стесано. Синеглазого же паренька, совсем еще мальчишку, старик видел впервые. Видать, он тоже из другого лагеря. Колонну на станции сбивали из трех лагерей.
