Навстречу миру | страница 97
Прошло меньше недели с тех пор, как я, словно заключенный, сбежал из Тергара. Теперь полиция арестовала беглеца – представляющего опасность буддийского настоятеля, вооруженного пустотностью, желающего еще глубже погрузиться в нее. Как и во время кошмара, который приснился мне в Варанаси, я не пробудился внутри сна. Принимая образы сновидений за нечто реальное, я вновь позволил страху одержать надо мной верх. Теперь, проснувшись, я подумал: «Это был странный сон. У меня нет никаких отрицательных ассоциаций с монастырями. Я люблю и их, и своих монахов и монахинь, но не хочу, чтобы мой ретрит прервали, не хочу возвращаться. В любом случае, это просто сон – плохой или хороший, неважно. Меня больше интересует то, как сновидения доказывают пустотность, как их полупрозрачные явления отражают нашу собственную сущностную пустотность». Хотя я чувствовал, как полицейские заталкивают меня в машину, у меня не было ощущения плотности своего тела или их. Я проснулся с чувством опасности, но оно не имело формы и было не более надежно, чем сильное смущение, которое я испытал на вокзале. Но все же и смущение на вокзале, и страх во снах были воплощенными переживаниями. Реальными, но не подлинными.
О чем ты мечтаешь?
Я задал этот вопрос одному человеку, которого когда-то встретил в Калифорнии. Несколько лет до этого он бросил отличную работу в высокотехнологичной компании в Кремниевой долине. Он читал книги о пустотности и пришел к выводу, что его работа была пустотна – от смысла, от ценности – и что его рабочее место, статус, деньги, все это тоже было сущностно пустотно. Он решил, что в его жизни нет смысла, и уволился, чтобы заняться тем, чем давно хотел, – стать художником.
Этот мужчина говорил убежденно, часто поднося руку ко рту, словно для того, чтобы проверить точность своих слов. Его волосы начинали седеть, он был одет буднично, но со вкусом. В течение нескольких лет он творил в своей студии и вел жизнь, приносящую глубокое удовлетворение. Потом он посетил учения, в которых я рассказывал о пустотности. После одной из сессий он попросил о возможности поговорить со мной. «Мне нравятся эти учения, – сказал он, – но есть одна проблема. Раньше я читал книги про пустотность и видел, что моя работа была пустотна, поэтому ушел с нее. Мне действительно нравится заниматься искусством, но, послушав вас сегодня, я понял, что мое искусство – это тоже пустотность. Теперь, возможно, мне надо отказаться и от него, но если я так поступлю, у меня совсем не будет денег».