Я направил осознавание на лоб.
Я сидел неподвижно, стараясь почувствовать любые ощущения в этой области, возможно, тепла, покалывания или вибраций.
Тонкие ощущения присутствуют всегда, но я был слишком напряжен, чтобы обнаружить их.
Через минуту или две я поднес ладонь ко лбу и держал ее на расстоянии примерно полсантиметра от него. Потом она почувствовала тепло, которое шло изнутри, и легкое покалывание.
Я опустил ладонь и снова направил осознавание на лоб. Я удерживал его там, пока не почувствовал изменения в ощущениях, от тепла до давления и, наконец, расслабления.
Я осознавал это ощущение и как оно меняется. «Отпусти его. Позволь ему быть. Каким бы приятным оно ни было, не держись за него». Я пытался покоиться в переживании устойчивого осознавания. Потом, удерживая его, я переместил внимание на макушку. Я чувствовал напряжение в нервах, в мышцах, в коже. Мой ум парил над головой, колеблясь между прошлым и будущим. Я вернул его в голову. В тело. «Постарайся почувствовать ощущения». Если я не мог почувствовать ощущения, тогда старался пребывать в этом состоянии: осознавании отсутствия ощущений.
«Обрати внимание, воспринимается ли ощущение как приятное, неприятное или нейтральное. Потом покойся в его переживании».
Я перешел к лицу, мышцам челюсти, рту, губам. «Пребывай в том, что происходит, – сказал я себе, – и посмотри, сможешь ли ты заметить изменения в ощущении и в твоей реакции на него».
Я хотел еще раз убедиться, что вся поверхность тела, каждый сантиметр кожи, каждая ее пора – чувствительный рецептор, который воспринимает все изменения.
Мне надо было заново испытать непрерывность изменений, вспомнить, что каждое мгновение содержит возможность преодоления зациклившегося ума, благоприятной среды для тревожности и беспокойства. Между каждым циклом дыхания и каждой мыслью существуют промежутки, абсолютно свободные от концепций и воспоминаний, но наши умственные привычки не дают нам увидеть их.
Сканирование тела позволило мне отметить изменения, и это убедило меня, что я не обречен на этот сильный дискомфорт; но у меня не получалось расслабиться, и я продолжал сидеть со скованной, упрямой решимостью. Гордость, это проклятие мира богов, не позволяла мне двигаться – лишь потому, что крысы сновали по полу.
Сейчас легко понять, почему я привлекал такое внимание. Я выглядел слишком ухоженным, чтобы вписаться в окружающую обстановку. Моя одежда еще не измялась, я был чисто выбрит, ногти пострижены, а очки не сломались. Должно быть, я выглядел как представитель среднего класса, который решил познакомиться с миром трущоб. По-своему, так и было.
