К птичкам хочу, вздохнул Гусев. В Москву хочу, а не в Южно-Сахалинск. К ребятам хочу, даже к Нонке Беловой хочу. В голову Гусева пришло и еще одно имя, но так четко и деловито рядом храпел Тасеев, что он это имя постарался сразу забыть.
И даже выругался — где он, этот убежавший от него распроклятый сон?!
1.
Туман держался весь день, и так же весь день моросил дождь. Пока Тасеев натягивал на тостах длинный обрывок провода, Гусев успел поиграть транзистором.
Писк морзянки шел в эфир сплошным валом, и, оставив это утомительное занятие, Гусев отправился погулять.
Белый пляж, запертый морем и скалами, напоминал испортившуюся самобранку: тут было всё, правда испорченное, изломанное. Причудливо изогнутые, пересохшие, выбеленные временем и солью куски плавника метались с отшлифованными до латунного свечения бамбуковыми реями, сложная вязь рваных капроновых тросов сплеталась с рифлеными канатами ламинарий, ощетинившиеся ржавыми гвоздями ящики громоздились среди стеклянных алых или прозрачных поплавков. Белели в песках огромные зазубренные раковины, игольчатые, как поросшие нежным мхом, сферические скелеты морских ежей. Крабьи клешни и панцири самых невероятных форм и раскрасок сияли среди зеленых пальчиков какой-то пузырчатой дряни, с пистолетным шумом взрывающейся под ногами.
Еще интереснее было разглядывать выброшенные накатом радиолампы, синтетические мешки, пластмассовые коробки, канистры, обрывки сетей, бесчисленные бутылки из-под джина и виски, без этикеток, но с красивыми металлическими пробками, плетеные башмаки, украшенные наивными рисунками, консервные банки, побитые морской водой куклы с плоскими восточными лицами, деревянные пепельницы, а иногда и совсем уж непонятно как попавшие на берег предметы — чугунные котлы, ржавые якоря, неразорвавшиеся снаряды.
Пляж сузился. Обрывы подошли к самой воде. Из тумана доносились птичьи крики, черными тенями мелькали мимо бакланы. Застрелив одного, Гусев отправился домой.
Ему повезло — Тасеев тоже бродил по берегу. И, желая поднести другу сюрприз, Гусев закатал рукава и принялся за варку. Четыре раза менял он в кастрюле вскипавшую пеной воду, в все же Тасеев, появившись в дверях, поморщился:
— Что за запах?
— Баклана варю, — пожаловался Гусев. — Четыре воды сменил, а он, подлец, все равно как бычья жила. И рыбой пахнет.
— Ну-ка?
Гусев поставил кастрюлю на щелястый стол, вытащил ножом горячую тушку, оторвал кусок. Тасеев пожевал, сплюнул:
