Виталий Сергеевич думал и вспоминал Он и раньше предчувствовал, что Старик может уж не вернуться, но гнал от себя эти мысли, боялся их. Он понимал и был рад, что в ЦК полагались во всем на него, не спешили с довыборами или с заменой Бессонова. Это прежде всего нанесло бы моральный удар по Старику.
Еще с утра у Варвары Семеновны сильно ломило в висках, сушило во рту. Ей хотелось домой. Но неотложная работа удержала на месте. Исполнив срочное, она шла к Ушакову, чтобы отпроситься. Теперь не могла уйти. В одиночку всегда тяжелей, а она одинока…
Варвара Семеновна сходила в буфет, выпила стакан крепкого чаю и вернулась в приемную, когда резко и властно зазвонил зеленый телефон: вызывала Москва.
— Алло! Ал-л-о-о! — донеслось до нее. — Товарища Ушакова… Крупенин!
Москву было слышно лучше, чем Солнечногорск или Бадан.
— Сейчас доложу.
Виталий Сергеевич рассеянно листал фотоальбом для туристов. Еще пахнувший краскою сувенир был раскрыт на том месте, где сам Ушаков и высокие гости из Ганы летят на прогулочном катере вдоль берега Байнура. Правая рука Ушакова закрывала соседнее фото. Он поднял глаза.
— Товарищ Крупенин на проводе…
Ушаков убрал руку с альбома, и женщина увидела то, что было закрыто: знакомые лица на праздничной майской трибуне. Окруженный членами бюро, в середине стоял Бессонов. Он приветствовал колонны трудящихся Бирюсинска. Эту фотографию старая секретарша знала и раньше, считала ее всегда лучшей, хранила как память о человеке, с которым проработала почти двадцать лет…
— Вы хотели еще что-то сказать? — спросил Ушаков, заметив ее замешательство.
— У меня болит голова.
— Идите домой, идите, Варвара Семеновна, — и он взял трубку.
Первое, о чем спросил Крупенин, было:
— Ну что, брат, осиротел?
— Если бы только я, — вздохнул Ушаков. — Для всех бирюсинцев потеря большая.
— А что делать? Все мы смертны! Кому, кому, а тебе духом падать нельзя. Жизнь идет, ее не остановишь. Нас молодежь подпирает, мы стариков. Нос не вешай. Сил у тебя много… — Он говорил еще. Утешал. Но не сказал одного: неделю назад Бессонов ему звонил, спрашивал о Байнуре, о серьезности тех статей, которые появились в последнее время в печати.
Разговором с Бессоновым Крупенин остался недоволен. Он не любил, когда кто-то встревал в его дела, «подставлял ножку». С такими, как Ушаков, можно работать, договориться. Бессонову же открыты любые двери ЦК и Совмина, он мог потребовать создания правительственной комиссии. Таких, как он, следует ставить перед свершившимся фактом.
