Дробову тоже нужно было в Бадан, и он предложил Марине ехать маршрутным автобусом. Они направились к остановке, в противоположную сторону от сквера.
— Ба! Дробов! Здорово! — услышал Андрей за спиной.
По этому «ба», по голосу, он узнал механика с теплохода «Орленок».
— Ты откуда свалился? — спросил механик.
Андрей кивнул на посудину, с которой только что сошел.
— Так, значит, и вас прихватила шаманка?
Марина была уже метрах в пяти…
— Ты про буксир-то с сигарами слыхал? — продолжал подвыпивший механик. — Пять тысяч кубов строевого леса и каботажа полста…
Дробов поспешно шагнул навстречу. Механик глухо проговорил:
— Вот она жизнь. Растрепало штормом сигары, а каботаж обрубить не сумели, сил не хватило. Железо и потянуло буксир ко дну… В радиорубку зайди, расскажут… А может, помянем ребят, а?
Кровь прилила к вискам Андрея. Остро и зримо возникли в памяти буксир-работяга и женщина в розовом платье — сестра Марины. На мгновение Дробов даже зажмурился. А может, не было ничего? — промелькнуло в его уме. Может, не было черной ночи и работяги-буксира с гирляндой сигар, не было и Марины с рыжим парнем?!
Но Марина скромно стояла в сторонке, не зная, куда идти. Дробов направился к ней. Не смея поднять глаза, извинился:
— Простите, знакомого встретил…
Мысль о затонувшем буксире не покидала еще много дней. Случай не первый и, дай бог, — последний. Байнур — не река. Таскать по нему гирлянды сигар — чертовски трудное дело. А завод потребует втрое, вчетверо увеличить буксирный флот. Десятки тысяч кубов строевого леса разметают штормы. Сосновые бревна, угрожая всему судоходству, долго еще будут плавать, лиственничные — гнить на дне. И об этом надо писать, бить тревогу!
Звонок из ЦК потряс Ушакова. Он положил телефонную трубку, провел холодной рукой по лицу. Рука стала влажной.
Вошла секретарша и поняла: случилось недоброе.
— Воды, Виталий Сергеевич?!
Он позабыл сказать ей спасибо, жадно отпил добрую половину стакана.
— Я позову врача! — настойчивее сказала она.
— Не надо! — вернул он ее от двери и добавил: — Сегодня ночью, после второй операции… Павел Ильич…
Теперь побледнела она, без приглашения опустилась в кресло, совсем стала маленькой, сморщенной. Он ничуть не удивился слезам на ее глазах. Долго молчали. Спросила она:
— Хоронить в Ленинграде будут?
— Видимо, там, на родине… Мария Георгиевна с зятем и дочерью в Москве, им и решать…
И вновь наступило молчание, хотя и думали об одном. Не год и не два проработал с Бессоновым Ушаков. Но лучше знала Бессонова старая стенографистка и секретарь. Она работала с ним еще в Туле, когда впервые избрали его в райком, работала на Урале, когда он стал секретарем горкома, работала на Севере и в восточных районах Сибири. Три года назад ему можно было спокойно уйти на почетную пенсию, а ей и подавно. Но что-то она ждала, не считала возможным уйти даже в этом году, пока не вернется Бессонов в крайком из Кремлевской больницы. Уход без него ей казался почти дезертирством.
