— А-а-а!.. — Донеслось уже снизу и следом глухой удар и грохот обрушившихся в море камней.
Юрка стиснул до боли виски. «Только не думать, только не думать».
Приемник звучал на полную громкость, но не мог заглушить биения сердца:
Мы выпьем раз, мы выпьем два
За наши славные дела…
Отождествление любви и красоты — Венера, как всегда первой появилась в синеющем небе. Попыталась заглянуть человеку в лицо. Но человек на скале был неподвижен, как изваяние. Внизу плескалось море. По склонам сопок молчаливо зябла тайга…
— Твоя шансонетка велела ей позвонить! — заявила Тамара Степановна мужу, как только вошел он в гостиную.
Виталий Сергеевич не успел сообразить, к чему этот сарказм, а в груди уже что-то оборвалось и ударило в ноги холодным ознобом. На протянутом клочке бумаги он увидел фамилию Ксении Петровны. Лицо его предательски запылало. Он по-глупому уставился на записку, словно мальчишка, захлопал глазами.
Какие-то доли секунды Тамара Степановна еще сомневалась в справедливости полученной анонимки, но чем дальше ее супруг не мог совладать с собой и чем больше она убеждалась в том, что он выдал себя с головой, тем желчней и злей становилось ее лицо.
— Какая гадость! — сказала она, вложив предельное отвращение в эти слова.
Ему нужно было выиграть секунды, чтоб взять себя в руки и догадаться, откуда и что ей известно. И он твердо, почти с нажимом, спросил:
— В чем дело? Что за истерика?
— И он еще смеет меня допрашивать! Подумать только! — ей не хватало воздуха.
— Я не знаю этой женщины! — произнес с такой твердостью Ушаков, что не выдай себя минуту назад, Тамара Степановна поверила бы ему.
Но первый и трудный шаг к выяснению отношений был сделан. Теперь Тамара Степановна желала знать все или ничего. Она поняла: муж ведет себя хамски, и это ей позволяло вести себя точно так. Пока он окончательно не встал в позу оскорбленного и обиженного, она нанесла запрещенный удар:
— Я говорила с этой мерзавкой!.. — И тут, как это только пришло ей в голову, с уничтожающим презрением, добавила: — Она беременна от тебя!
Он ладонью смахнул со лба пот и, облегченно опустившись в кресло, рассмеялся смехом сатира:
— Сочиняй, сочиняй…
Она поняла, что в своих обвинениях зашла дальше, чем следовало, и оттого их объяснение утратило остроту. Минуту назад ее муж был жалок, напуган до смерти, теперь бесстыдно смеялся в глаза. Ее начинало знобить:
— Ну и что же, — сказала она уже тихо и оскорбленно, — я поеду в Солнечногорск, привезу ее сюда и устрою вам очную ставку. Посмотрим, что будешь тогда говорить! Ничтожество!
