— Чего еще там?
— По пути расскажу.
— Ну это ты брось! Имею я право хоть раз в неделю считать себя человеком?.. Да что ты на самом деле! А если я сам загнусь?
— Знаю, имеешь. Сам можешь завтра загнуться…
— Так что же тогда от меня ты хочешь, что?! Не поеду!
Казалось, минула целая вечность, и Дробов потратил такое количество слов, что их бы хватило на трехчасовой доклад, но это казалось. Непристойно ругаясь, хирург складывал спиннинг. Увязав вещмешок, погрузил свое тучное тело в машину. Палатку Дробов свернул в один миг, забросил на заднее сидение.
В горах по макушкам деревьев прошелся напористый ветер. Неискушенный человек мог бы подумать, что в черной пучине ночи над головой вспенились волны и зашумел поток.
— Постой! — закричал Карпухин. — Снимай переметы. Труба им будет! Горная поднимается…
Но Дробов думал уже о другом: теперь с минуты на минуту может начаться такое, отчего в дрожь бросает не только таежного путника, но и зверя…
— Постой!
Газик рванулся с места, помчался.
Крупные дождевые капли ударили по стеклу, когда въехали в Бадан.
— Не горюй, Григорий Карпыч! Сорвет переметы — капроновую ельцовку отдам…
Это все, что сказал по дороге Дробов. Теперь он спросил:
— Заезжать будем в больницу? Может, понадобится что?
— Все у них есть. Идиоты! Больницу достроить не могут. В первую очередь строить надо больницы!
— Это опасно? — спросил Дробов о Тане.
— А ты как думал! — ответил Карпухин. — Поехал бы я, дожидайся!
В то же мгновение газик рванул с такой силой, что хирурга прижало к сидению. Только неделю назад Дробов заменил пятидесятисильный мотор на мотор в семьдесят лошадиных сил. Машина мчалась, не замедляя движения на перекрестках, не обращая внимания на дорожные знаки и встречный транспорт. Сразу же за Баданом крутой подъем, а слева обрыв в Байнур. Но газик, выбрасывая щебень из-под колес, летел на такой дикой скорости, что хирургу заложило уши.
— Сумасшедший! Что ты творишь! Я хочу помереть своей смертью в постели!
— Все будет в порядке, все! — крикнул Дробов в ответ. — Гарантирую! — Он склонился к рулю, впился глазами в дорогу. «Дворники» едва успевали очищать стекла от мокрого снега, который падал теперь липкими хлопьями. Вопреки всем правилам, Дробов включил боковую фару, самую сильную, самого дальнего света.
— Мы угодим в Байнур! Переломаем ребра!
— Не угодим! — крикнул Дробов, огибая скалу и расходясь борт в борт со встречной машиной, взревевшей от возмущения сиреной.
Чем выше поднимались в горы, тем белей становился снежный поток. Он то густел до цвета сметаны, то ледяною крупой, как бекасинником, стучал в стекла. Резко остановив машину, Дробов прижался к обочине, выскочил и принес из багажника тулуп, с которым не расставался даже летом. Тулуп заменял в любую погоду не только одежду, но и постель.
