— У меня с Головлевым хорошие деловые отношения. И пришел я в крайком, чтобы говорить честно и откровенно о том, что сам думаю. Речь идет не столько о сотне людей, присланных к нам, сколько о тысячах тех, кто закладывал стройку. Которых мы в какой-то мере обкрадываем.
Ушаков смотрел широко открытыми глазами со смешанным удивлением и возмущением.
— Как обкрадываем, кого?
— Комсомольцы приехали строить свое детище, и они вправе требовать от нас полного доверия. Они хотят, чтобы все было сделано их руками.
— Так, — сказал Ушаков, — так. — Он постучал пальцами по столу. — Читал оперативную сводку происшествий. Тебя, оказывается, вместе с машиной чуть не спихнули в Байнур? Этого испугался?! Или боишься с людьми работать?
— Пуганый я, — ответил зло Коренев.
— Нет, ты боишься!
Надо бы встать и уйти. Но Коренев не имел на то права. Он должен решить не личный вопрос.
— Виталий Сергеевич, поймите меня правильно. Сейчас на стройке не та обстановка, когда можно Еловск насыщать тунеядцами, проходимцами, аферистами. У нас масса трудностей без того. Каждый день хорошие парни к нам приезжают и уезжают от нас. Мы убиваем в них светлое чувство. На одних патриотических лозунгах далеко не уйти. Вы можете ставить вопрос обо мне, о моей близорукости. Но не о себе я думаю. Нужно — пошлите в колонию, куда угодно. А ребят-комсомольцев — должны понять.
Ушаков резко встал, прошелся по кабинету, не доходя до Коренева, остановился.
— Эх, Дмитрий Александрович, Дмитрий Александрович! Мы же старые коммунисты. Не то ты предлагаешь. Хочешь отгородить людей от большой жизни? И тебя совесть не будет мучить за тех, кого снова толкнешь в тайгу — на Соловки?
— Будет! — согласился Коренев.
— Сам себе противоречишь?
— Да!
— В нашем крае десять молодежных строек — и если везде скажут так, как говоришь ты?
— Но у нас в десять раз больше немолодежных.
Ушаков вновь пересек кабинет и остановился в дальнем углу:
— Согласен! Я допустил ошибку в одном, но ты допускаешь в другом. Где, как не на молодежной стройке воспитывать нового человека? И что представляет из себя группа в сто человек, если у тебя тысячи честных и чистых людей?..
Ушаков не приказывал, он советовался и был обеспокоен. Это делало Коренева покладистей, заставляло снова все взвесить, продумать. По-своему, Ушаков тоже был прав. К тому же сам Коренев еще на пути в Бирюсинск думал, что зря Головлев выделил в особую группу вновь прибывших, разместил в заброшенном на отшибе бараке, создал им «малину». Надо было сразу же разбросать всех по участкам стройки, отобрать специалистов, обеспечить работой по душе. Пусть окунутся в массу, и масса их перетрет, приучит к себе, заставит уважать существующие порядки…
