Море в ладонях | страница 147
— Выпьем, — сказала Ксения Петровна, уловив его лихорадочный взгляд на себе.
— Выпьем! — с отчаянной решимостью согласился он и опрокинул рюмку в широко раскрытый рот.
Виталий Сергеевич тоже не спрашивал Ксению Петровну, сколько ей лет. Без того понимал, что предмет запоздалой любви почти вдвое моложе. В его годы серьезно раздумывают о пенсии. Жена увяла гораздо раньше. Давно ее поцелуй стал безвкусным, холодным. В отношениях надломилось, исчезло супружеское. Заела текучка жизни. Остались хлопоты по работе, рассудочные разговоры. Да и говорить они стали газетным, сухим языком. И только высокое положение в обществе заставляло обоих глушить в себе недовольство друг другом.
В последние годы Виталий Сергеевич, казалось, смирился с судьбой, с наступившими переменами. Свыкся с мыслью: былого уже не вернуть. Кроме того, его всегда окружали люди, которые видели в нем прежде всего лицо должностное. Среди них он постепенно отвык шутить, каламбурить, смеяться. Перестал говорить о цветах, о духах, о футболе… Словом, о том, что не касалось работы. Предупредительность окружающих не позволяла ни на минуту забывать, кто он есть. И в сердце закралось гадкое: «тот уровень», «не тот уровень». Оценка людей «по уровню» оградила дурацкой завесой от всех, отучила здороваться первым, занимать в партере пятый, десятый ряд, ходить пешком по улицам, бывать в магазинах, на рынке, улыбаться солнцу и детям…
Он стал лицом должностным, противным себе, а выхода найти не мог.
И вот он встретил женщину, вдохнувшую в его сердце силу и молодость. Снова он пережил то, что было давно забыто, казалось канувшим в вечность. Снова открыл себя, как земной человек и мужчина, стал по-новому счастлив, не иссяк, не угас, не превратился в труху.
Теперь он сидит у Ксении Петровны обласканный, обогретый. Сам для себя — он честный, порядочный человек, подчинившийся велению сердца. Для других — бессовестный вор, обокравший иначе мыслящих и преданную жену.
Ему ни о чем не хотелось думать, но он был не настолько слеп, чтоб не знать, что запретное счастье тоже не вечно. Пройдет пять, десять лет, и уже никто, даже Ксения Петровна, не предотвратит неминуемое. Ксении будет тогда тридцать пять, сорок — женщина в полном соку…
Ну, а он?
Виталий Сергеевич налил и выпил, не ожидая, когда выпьет хозяйка.
Кому он нужен, когда годы подкосят его?
Никому!
Так неужели же человек, уходящий из этого мира, не имеет права взять от жизни последнее, самое сокровенное, что выпало за многие нелегкие годы на его долю?!