Гостей удивил и порядок в саду. Кусты малины, крыжовника и смородины огорожены и подвязаны. Стволы яблонь и слив подбелены. Тропинки не захламлены, сорняков не увидишь.
— Кто же ухаживает за садом? — допытывалась Марина.
— Катюша и я. Тон задает она… командует…
Ершов не стал рассказывать, что бывают дни, когда, хоть убей, не пишется. Бывает, работается «запоем», без сна и без отдыха. Тогда он курит и курит сигарету за сигаретой. Зато пить запоем не научился. Предпочитает спиртному сад и рыбалку, сбор ягод, грибов. Не любит охоту…
Еще за столом, извинившись перед гостями, Катюша удрала к подружкам по каким-то весьма неотложным делам. Возвратившись из сада, несмотря на протесты Ершова, Таня с Мариной собрали посуду, снесли на кухню и заявили, что сами все перемоют. Дверь из кухни на веранду была раскрыта. Ершов и Дробов сидели в плетеных креслах. Вбежала Катюша и сразу к отцу:
— Все будет так, как я говорила! Девочки очень довольны. Сказали, придут обязательно…
— Только ли девочки?! — удивился чему-то Ершов.
— Ну… па-па… — Катюша с укором смотрела отцу в глаза: — Я же тебе говорила… Еще будут два мальчика и Колька Фокин.
Ершов незаметно подмигнул Дробову, вздохнул с лукавой усмешкой:
— Ох уж мне этот Фокин!
— Ну… па-па…
Это «ну, па-па» Катюша умела произносить нараспев, стыдливо и в то же время с упреком в адрес отца.
— Хорошо, хорошо. Я молчу.
Марина и Таня слышали весь разговор отца с дочерью. О чем-то подумав, Ершов заговорил:
— Катюша, присядь… Это первые гости, которых ты принимаешь одна. Думаю, к ним отнестись надо больше чем хорошо. Нужен торт, конфеты и чай. Придется сходить самой в магазин…
«Три мальчика, три девочки», — подсчитала Таня, однако подумав, не удивилась. Почти в Катюшином возрасте и Тане мальчишки писали записки, в любви объяснялись. Больше того, однажды она позволила себя поцеловать. А следом случилось такое, что страшно и вспомнить. Ее кавалер рассказал обо всем дружкам. Таня так возмутилась, что на первой же перемене схватила «поклонника» за ухо, и тот вынужден был сказать при всех, что он хам и враль. С того дня Таня ни разу не позволила себя целовать.
— Надеюсь, стол ты сумеешь накрыть, — говорил Ершов дочери. — В твоем доме для тебя все равны. Старайся никого не выделять…
Таня глянула сквозь приоткрытую дверь. Катюша смотрела на Ершова, как на учителя, объясняющего условия экзаменационной задачи. Иногда в знак того, что ей все понятно, кивала головой. Косички ее смешно топорщились. Зато лицо все время оставалось серьезным. Стало быть, разговор был, действительно, важным.
