Газик уже поравнялся, когда Дмитрий Александрович поспешно вскочил. Скрипнули тормоза, мотор перешел на малые обороты.
— Не в сторону ли Еловска? — спросил Коренев человека, сидевшего за рулем.
— Угадали! Садитесь. Вдвоем веселей.
Когда газик тронулся, водитель сказал:
— В полдень машин всегда меньше. С утра и под вечер легче уехать.
Не зная зачем, Коренев возразил:
— Да нет. Недавно промчалась «Волга». Олень на капоте. Красивая машина, лихо идет.
— «Волга»?
— Да. Со вторым секретарем крайкома.
— С Виталием Сергеевичем? Он, пожалуй, теперь не второй. Почти год, как первый в Кремлевской больнице…
Несколько минут они ехали молча. Чем дальше вела дорога на подъем, тем шире раскрывался Байнур. Пароход внизу казался совсем крошечным, потусторонние скалы Байнурского хребта — игрушечной панорамой за толстым синим стеклом.
— Сколько до противоположного берега? — спросил Коренев.
— Километров шестьдесят, а правей больше сотни.
— Так много?
— Ну что вы, Байнур в длину более семисот.
— Простите, вы со стройки? — спросил Коренев.
— Нет. Председатель рыболовецкого колхоза. Дробов Андрей Андреевич. А вы?
— Работник Куйбышевского райкома в Бирюсинске, Коренев…
— Дмитрий Александрович?! — уточнил Дробов. — Я рад пожать вашу руку! — объявил он. — Теперь все понятно. Сегодня двадцать второе — день рождения вашей дочери… Вы едете к ней?!
— А вам откуда известно? — приятно задетый словами Дробова, спросил Коренев.
— Я тоже спешу поздравить Татьяну Дмитриевну! А цветов наберем за Сосновыми Ключами. Там цветы — чудо!
Но не только к дочери ехал Коренев. Он должен решить для себя: давать или не давать согласие на выдвижение своей кандидатуры парторгом ударной стройки большого целлюлозного завода.
А Виталий Сергеевич, действительно, не заметил Коренева. Откинувшись на спинку сидения и низко опустив голову, он погружен в свои думы. Со строительства целлюлозного до крайкома дошли тревожные сигналы. А строительство у страны на виду. Пришлось срочно выехать, уточнить все на месте. Не ждать же, когда начнутся звонки из Совмина или ЦК.
Виталий Сергеевич по праву считал себя коренным сибиряком. Здесь он родился, здесь прошли его детство, многие зрелые годы. Он помнил захудалые мастерские завода тяжелого машиностроения, который известен теперь своей продукцией на весь мир, помнил грязные мрачные цехи слюдяной фабрики, помнил кустарное производство десятка мелких предприятий, помнил то, что давно отмела сама жизнь, воздвигнув на старом новые корпуса заводов и фабрик.
