— То же, что и раньше, — ответила она. — Белый сарафан. Длинные волосы. Только она стоит всё ближе. И выглядит не так, как обычно.
— А как?
— Как утопленница.
Лида помолчала немного, глядя в огонь. Затем добавила:
— Она выглядит, как я.
— Ты видишь себя утонувшей?
— Да, — сказала Лида. — То есть нет… В смысле, я вижу своё отражение, а позади ещё одно, которое держит меня за волосы. И та, вторая, улыбается — мокрая, перемазанная в грязи, с засохшей тиной, давит на шею.
От слов жены показалось, будто меня самого окунули головой в омут. Дышать стало тяжело. На грудь словно упал невидимый груз, мешающий набрать полные лёгкие воздуха.
— Почему так происходит?
— Не знаю, — пожала плечами Лида. — Думаю, всё дело в мыслях.
Я непонимающе посмотрел на жену.
— Образы, — сказала она. — Мы сами рисуем их в отражении. Когда ты подарил мне серёжки, — Лида коснулась пальцами мочки уха, — я подумала о том, что хочу надеть их вместе с вечерним платьем. То белое с вырезом, помнишь? Мне стало жаль, что я больше не успею в нём никуда выйти. Я пожалела себя. Всего на секунду, но пожалела.
Лида выбросила окурок в костёр и сняла с огня прутик с хлебом. Царапнула ногтём чёрную корку.
— А потом днём ты рассказал, что слышишь знамения. И мне вдруг так сильно захотелось жить, научить тебя всему. Я на мгновение представила, как мы могли бы вместе летать во снах. Как могли бы ходить на ту сторону.
Я почувствовал, как к горлу подкатывает отчаяние. Глаза вновь заслезились. Благо, теперь всё можно было свалить на дым костра. Я отвернулся, прикусил губу. «Соберись, твою мать, — приказал себе. — Будь мужчиной. Ты должен быть сильным в эти три дня. Она хочет, чтобы ты был сильным».
Три дня…
«Нет, Андрей. Уже никакие не три».
Глубоко вздохнул и посмотрел на жену.
— Думаешь, нет способа победить её? Я имею в виду не врачей. Твою теорию. Вся эта магия… Ты сама говорила: кто имеет веру с зерно, может сдвинуть гору.
Лида усмехнулась, чуть не подавившись хлебом.
— Это не я говорила, а Христос. И как ты помнишь, он умер.
— Да. Но потом воскрес. Через три дня.
— Кот, — улыбнулась Лида. — Жаль тебя расстраивать, но я не Христос. И надеюсь, мне не придётся умирать за чужие грехи в муках. Я бы предпочла, чтобы это было спокойно и тихо. Хотя, учитывая мою суть, тихо, конечно, не будет. Придётся немного потерпеть боль, пока сила полностью не перетечет в тебя. Ты помнишь? Ты обещал.
— Помню. Я сдержу слово.
Сняв хлеб с огня, разломил его пополам и съел половину с помидором. Затем сделал глоток анисовой. Поморщился. Чувствуя, как алкоголь обжигает горло, закусил вторым куском, и поймал себя на мысли, что вновь хочу приложиться к бутылке.
