«Похоже, здесь собирается шпана», — решил я, разглядывая мусор.
В почерневшем углу сеней пол отсутствовал вовсе. Под обугленными концами лаг темнело старое костровище. «И не побоялись же бестолочи костер в избе разводить». Теперь стало ясно, зачем вырывали доски.
Дверь, ведущая из сеней в дом, болталась на одной петле. Тканевая обивка была изрезана, словно ее полосовали ножом. Я потянул дверь и отступил чуть в сторону. Петля мерзко скрипнула. В доме было темно. Я постоял на пороге с минуту, прежде чем глаза привыкли к полумраку, и лишь после этого шагнул в комнату.
Дом встретил запахом сырой земли — настолько знакомым, что в первое мгновение почудилось, будто я перенесся назад во времени. Раньше мы с Максом часто ходили к Колебину в гости, и этот запах всегда бил в нос с порога. Липкий, тяжелый, горький — он полз из углов и сочился из-под половиц. Им пропитались стены, и от его невидимого присутствия дом казался живым, молчаливым, дышащим.
«Пахнет свежераскопанной ямой, — подумал я. — С другой стороны, чем ещё должно пахнуть в доме старого археолога?»
В комнате всё было, как прежде. И одновременно всё не так. Я помнил эту белую печь в дальнем углу и обеденный стол со скамейкой. Помнил кровать на пружинах, над которой раньше висел ковёр. Пыльный сундук у стены, словно принесенный из русских сказок. Разноцветные лоскутные половики, деревянную бочку с водой, желтые шторы на окнах… Раньше всё это было живое, тёплое, а теперь поросло грязью. Покрылось осыпавшейся со стен известкой. Под потолком висела паутина — пыльными клочьями. Половицы проломлены, будто по ним скакали черти. Повсюду мусор.
«Умер дом. Давно умер… И почему ж ты его бросил, Валера?»
Я остановился перед кроватью. Посмотрел на стену. Там, где раньше висел ковёр, теперь желтела потрескавшаяся штукатурка. А на ней черные, словно сажей нарисованные, закорючки. Один и тот же узор: короткая палочка и от неё ещё три маленьких в разные стороны. Будто следы птичьих лапок. Коготками вниз. Словно стая измазавшихся в золе воробьев пробежала по стене — от потолка и до пола.
«Дети что ли нацарапали?» — подумал я. Затем поднял голову и увидел, что такими же знаками изрисован весь потолок. Вряд ли бы дети до него дотянулись. Последний знак, самый крупный, был нарисован рядом с углублением дровницы, сложенной полукругом в боковой стенке печки.
Чем дольше я смотрел на закорючки, тем сильнее росло желание вернуться на улицу… Уйти подальше от этого дома. Тяжелый запах земли висел в воздухе. Будто я стоял посреди свежевырытой могилы. «А может, этот запах из тех же знамений, о которых говорила Лида?»
