— Лида.
— Да?
— Я видел ещё кое-что…
Помолчал пару секунд, решаясь. А потом глянул на зеркала, накрытые покрывалом, и произнёс:
— Там в углу… Я видел её.
— Её?
— Алису.
Жена чуть наклонила голову.
— Наша дочь всегда рядом, кот.
— Нет… то есть… Ты не понимаешь. Она была здесь. Прямо здесь, в комнате. Возможно, мне померещилось…
— Не померещилось, — сказала Лида уверенно.
А затем наклонилась и прошептала на ухо:
— Я тоже слышала её смех.
Детский хохот летел из рощи. Звучал в шёпоте листвы, звенел в свете солнца и прорывался сквозь ветер. Я стоял перед окном спальни, закрыв глаза, и вслушивался в этот искристый девичий смех, который доносился из леса, будто эхо забытых снов. Казалось, что мир за окном дрогнул, раскрыл завесы, и вся природа на мгновение перенеслась в прошлое — в то время, когда Алиса бегала по улице с плюшевым зайцем в руках, радовалась лету и за каждым закоулком находила двери в сказку.
«У тебя красивая дочь. На тебя похожа, — говорил Макс. Мы сидели с ним на лавочке за двором, перевязывая снасти на удочках. — Сколько ей уже? Шесть?»
«Семь».
«Скоро в школу?»
«Этой осенью».
«Одуреть. Вроде сами только вчера за Валерин дом курить бегали. А через месяц тебе уже дневник проверять. Думаешь, отличница будет?»
«В первом классе не ставят оценок. Но вообще, думаю, да. Умом она в Лиду… Слава Богу».
Макс засмеялся и хлопнул меня по плечу.
«Значит, готовься собирать пятерки. Все эти хвалебные речи на родительских собраниях… Скука, конечно. Но чертовски уютная».
Первую пятерку дочь так и не получила. Спустя три месяца после того разговора, Алиса умерла в городской больнице, в которую я положил её наперекор Лиде. Врачи так и не нашли у дочери никаких патологий, но на третий день Алиса уснула, и больше не проснулась. Не было ни долгих изматывающих бесед, ни тяжелых симптомов. Лишь при вскрытии выяснилось, что у дочери остановилось сердце. Будто она ушла в сновидение и потеряла дорогу обратно. Заблудилась в зазеркалье.
Это случилось в ноябре — дождливом и сером, когда снег шёл каждый вечер и превращался в слякоть наутро. Ветреные, простудные дни стояли до самого Нового года, который мы с Лидой встретили уже порознь. Смерть дочери будто разорвала незримую нить, что связывала нас с женой, и мы больше не могли смотреть друг на друга без боли. Без мысли о том, что нам не стоило сходиться семь лет назад.
Мы пытались друг друга поддерживать, но вместо успокоения, рождался лишь холод. Вечерами мы с Лидой сидели за кухонным столом в тишине, смотрели друг на друга и боялись сказать хоть слово, потому что от каждого звука, от каждого прикосновения становилось только хуже — до тошноты. Мы пожирали друг друга пустотой, и, в конце концов решили, что пришло время.
