— Чёрт… Я что, уснул?
Жена засмеялась тихо и обессиленно.
— Можно и так сказать, — произнесла она, а затем погладила меня по голове: — Умница, кот. С посвящением.
— С каким ещё посвящением?
— В колдуны, разумеется.
Из последних сил она приподнялась и поцеловала меня в лоб. Затем пояснила:
— Ты впервые вышел, минуя сон. Ты становишься настоящим магом. Вот увидишь, сам не заметишь, как колдовство станет тебе привычным.
Всё ещё не понимая, что произошло, я размял пальцами переносицу. В ушах до сих пор звенело, но звон становился тише с каждой секундой, теряясь в шуме ветра на улице. Я заметил, что дверь, ведущая на террасу, закрыта.
— В какой момент я отключился?
— Не знаю, — сказала Лида. — Мы вышли вместе.
— То есть ты не помнишь, как именно это случилось?
Жена усмехнулась и покачала головой.
— А ты сам хоть раз запоминал момент засыпания? В обычной жизни?
Я подумал, а затем отрицательно покачал головой.
— То-то и оно, — сказала Лида. — Чтобы перейти на другую сторону, границы нужно размыть. Поэтому как такового момента перехода не существует. Всё происходит плавно. Как бы растянуто во времени. Можно даже и не заметить — очнёшься, а спустя секунду уже и не вспомнишь, что выходил. Всё, как со сном. Понимаешь, о чём речь?
— Смутно.
— «Смутно» — подходящее слово, — кивнула Лида.
Мало-помалу я начал улавливать смысл её метафор. «А ведь и правда. Ночью всё было точно так же… Все эти бесконечные пробуждения и кошмары — они не имели четких границ. Это и не сон, и не явь, а что-то между. Даже нет. Не между… Я был и там, и там одновременно. Как в зеркальном коридоре. Будто в кошачьих глазах, которые видят все миры сразу».
Всё ещё чувствуя жжение в груди, я принюхался к воздуху в гостиной:
— Что такое? — спросила Лида.
— В этом видении… Я видел пожар. И змею. Здесь в доме.
Жена пожала плечами.
— Ты видел себя.
— Что?
— Себя. Свою искалеченную часть. Помнишь, что я говорила, когда мы только поженились? Там, на площади.
— Помню.
Перед глазами пронеслось детство. Дым, запах жареного мяса, пьяные крики. Костёр, разведенный у вкопанного в землю столба.
— То, что ты сделал со своей душой — это и есть торжество смерти над жизнью. Теперь ты увидел.
Лида взяла мою ладонь, заглянула в глаза и сказала:
— В тот вечер ты сжёг часть себя. В вечер накануне змеиной Пасхи.
Вновь качнулся маятник и потянул тяжестью. Казалось, будто мне и правда не хватало чего-то внутри. Будто от души отрезали кусок и теперь на ней гнила незаживающая рана. «Гнилая кровь… Гнилые мысли» — пронеслись вчерашние слова, а затем растворились в звоне, что до сих пор стоял в ушах.
