В пятницу, 23 декабря, денек выдался серенький, лил холодный дождь. Генрих III, собираясь отправиться на богомолье — к Богоматери в Клери — накануне вечером попросил герцога и кардинала де Гиза, архиепископа Лионского и некоторых других вельмож пожаловать к нему в замок в Блуа к шести утра, на совет, который он желал держать перед своим отъездом. Будучи разбуженным в четыре утра, король перешел в свой новый кабинет, а верных людей спрятал в опочивальне. Ожидали прибытия братьев де Гизов. Кардинал явился, а герцог запаздывал. Он только в три часа утра расстался со своей любовницей — прекрасной Госпожой де Сов. Время подходило к восьми, когда лакеи разбудили его с известием, что король готов выехать. Он спешно собирается и отправляется на совет. Войдя, герцог садится подле огня, жалуясь на холод. Внезапно ему становится дурно. Его прекрасное надменное лицо смертельно белеет. Предчувствие ли его одолевало, или то последствие бурно проведенной ночи? Он чувствует, что вот-вот лишится сознания, и просит подать варенье. Сен-При, первый камердинер короля, предлагает ему варенье из бринельских слив. Герцог отведывает его и ему становится лучше. Тут открывается дверь королевской опочивальни, и его просят пройти в старый кабинет короля. Герцог кладет несколько слив в свою бонбоньерку, подбирает плащ и со свойственной ему любезностью, приветствуя собравшихся, проходит в спальню. Там его встречают те самые Сорок Пять. Они кланяются, герцог направляется к коридору, ведущему в кабинет. Однако, встревоженный тем, что за ним идут, останавливается и правой рукой поглаживает бороду, явно пребывая в замешательстве. В то же мгновение один из присутствующих отделяется от камина, хватает его за руку и наносит удар кинжалом в горло. Другие бросаются ему под ноги, чтобы задержать, кто-то бьет его сзади по голове. Но Гиз еще не сказал последнего слова. Ударом бонбоньерки он опрокидывает одного из нападающих, и, хотя его шпага запуталась в плаще, он все еще полон сил и тащит своих убийц из одного конца спальни в другой. Словно раненый зверь, увлекающий за собой свору собак, переходит из комнаты в комнату, заливая стены и ковры кровью. Этот человек богатырского сложения останавливается посреди опочивальни и, шатаясь, повторяет слабеющим голосом: «Ах, какое предательство!»
Пришел черед дю Гаста добить жертву, что он и делает, вонзив кинжал по самую рукоятку в его живот. Но лотарингец не падает. Опешив от испуга, убийцы отступают. Вытянув руки вперед, с помутившимся взором, открытым ртом, весь залитый кровью, с десятью ножевыми ранениями падает он наконец к ногам короля. Но глаза жертвы не закрыты. Кажется, что он наблюдает сквозь длинные ресницы за своими убийцами. Хлещет кровь, вместе с нею уходит жизнь, вскоре он умирает. Дю Гаст любуется своей работой. Первые удары в спину и последние в живот — дело его рук. И только после того, как у гвардейцев Генриха III не остается сомнений в его кончине, король приподнимает портьеру своего кабинета и входит, дабы созерцать врага, распростертого в луже крови. Он пихает его ногой в лицо, как когда-то поступил сам герцог де Гиз с адмиралом де Колиньи в ночь на Святого Варфоломея. «Бог мой! Какой он огромный! — восклицает король, — мертвый он кажется еще больше». Прекрасная работа, чувствуется твердая рука и почерк господина дю Гаста. Труп накрывают ковром, сверху кладут соломенный крест и оттаскивают в чулан.
