Меня закружило в водовороте чужих эмоций, мечтаний и огорчений. Вот Лерой — взволнованный и наряженный, с букетом в руке, который он смущённо держит бутонами вниз, совсем рядом с ногой, словно пряча. Вот интерес в его глазах, улыбка, вопросы, которыми он забрасывает Эсуми. Вот зелёная листва и ветер, смущение, волнение, трепет. Солнце подсвечивает бутылочно-карюю глубину его глаз, мягкими зайчиками кружится по радужке. Вот первый поцелуй, горячее дыхание на губах, несмелое прикосновение, такое робкое и трепетное. Тёплые пальцы на плечах, нарастающий ритм сердца, жар внутри и сладкое томление.
Ох, нет!
Я вынырнула, чувствуя себя так, словно и впрямь поднялась со дна моря. Судорожно задышала — вернее, попыталась, но тело всё так же не слушалось меня. Эсуми притаилась где-то в уголке мозга, непривычно тихая и спокойная. Но теперь я её чувствовала… и понимала.
Ах ты бедная брошенная душа! Второй ребёнок, девочка, отрезанный ломоть. Зачем вкладываться в ту, которая всё равно уйдёт в другой род? Или, может, просто так случилось, что вся любовь и внимание родителей достались старшему сыну? И Райен… теперь я понимала, о чём он умолчал. О том, что сам, должно быть, не сознавал толком, только чувствовал, глухо и тоскливо: о своей вине, о том, что и впрямь поддался влиянию окружающих, махнул рукой на сестру — да ну её, чего на неё надеяться. О том, что сам заинтересовался другой жизнью, почувствовал себя взрослым, захотел отдалиться и от родителей, и от назойливой мелкой сестрёнки.
Вот и пожали то, что посеяли.
Брошенную Эсуми нашёл Лерой. Может быть, потому что у них было что-то общее, а может, потому что хотел использовать для своих целей. Из воспоминаний Эсуми я так и не поняла, что им двигало. Может быть, обе этих причины были верны.
Эсуми внутри меня ещё пыталась сражаться, ещё норовила вырвать управление, но я уже видела, что ей не победить. Мы обе это видели. Я была сильнее.
Устав от схватки, она послала мне ослепительно яркую, острую мысль: «Уходи отсюда, захватчица»!
Я тут же ответила: «Фига с два, меня сюда призвали, тут я и останусь».
«Пошла вон, это моё тело!»
«Теперь и моё тоже, смирись».
«Ни за что! Уходи, или я тебя уничтожу!»
«Ты меня? А если я тебя? Хочешь сдохнуть?»
«Это ты сдохнешь!»
«Обе сдохнем, если не сольёмся!»
И я сделала последний рывок, поглощая её, впитывая её в себя, не растворяя, а принимая — целиком и полностью, такой, какой она была.
Нахлынуло полузабытое чувство спокойствия и цельности, единения с самой собой. Я по-прежнему чувствовала Эсуми, но уже не так, как прежде. Не соперницей, не чужим сознанием, с которым я вынуждена делить одно тело, — а скорее как часть себя. Это было забавно, как будто у меня отросла вдруг новая конечность… или, скорее, новая голова.
