Давид сделал ей знак, приглашавший взглянуть за дверь, добавив вполголоса:
- Бедный мальчик! Он там.
Были в тоне его голоса, в его лице, когда он произнес эти слова, такая нежность, такое волнение, что поначалу удивленная при виде этого незнакомца, она сказала, как если бы уже знала его:
- Боже мой, что с ним? Уж не произошло ли с ним чего-нибудь?
- Со мной ничего не случилось, мама, - отозвался вдруг юноша, который воспользовался минутой, пока мать не могла его видеть, чтобы вытереть и скрыть свои слезы.
Затем, поклонившись с мрачным и рассеянным видом доктору Дюфуру, с которым прежде обращался так сердечно, Фредерик приблизился к матери, сказав ей:
- Ты пришла, мама?
- Фредерик, - воскликнула она, обнимая его обеими руками и с тревогой всматриваясь в его глаза, - ты плакал?
- Нет-нет, - он нетерпеливо топнул ногой, высвобождаясь из материнских рук. - Ну, идем же!
- Не правда ли, сударь, он плакал? - воскликнула она, глядя на Давида вопрошающим взглядом.
- Ну, хорошо, признаюсь, я плакал, - ответил Фредерик с сардонической[5] улыбкой, - плакал, так как этот господин (он указал на Давида) - помешал мне упасть из окна. Теперь, мама, ты знаешь все. Пойдем.
И Фредерик порывисто направился к двери.
Доктор Дюфур, удивленный и огорченный не меньше мадам Бастьен, сказал Давиду:
- Друг мой, что все это значит?
- Сударь, - Мари обратилась к другу доктора, сконфуженная и опечаленная тем, что этот незнакомец составит плохое мнение о Фредерике, - я не знаю, что хочет сказать мой сын, не знаю, что произошло, но умоляю, извините нас.
- Успокойтесь, мадам, это я должен извиниться, - Давид доброжелательно улыбнулся, - сейчас ваш сын заметил, будто он неосторожно наклонился в окно. Я совершил ошибку, обойдясь с ним, как со школьником. Что вы хотите - мальчик горд в свои шестнадцать лет. И он прав, так как в этом возрасте он уже почти мужчина и понимает еще лучше всю прелесть и счастье материнской любви.
- Сударь! - закричал Фредерик с раздувающимися от гнева ноздрями и запылавшим румянцем лицом, - я не нуждаюсь в уроках!
И он быстро вышел.
- Фредерик, - позвала его Мари тоном упрека, когда он выбегал из салона.
Затем, повернув к Давиду свое ангельское лицо, на котором блестели от слез большие голубые глаза, она трогательно заметила:
- Ах, сударь, еще раз извините. Ваши доброжелательные слова, которые вы только что произнесли, позволяют мне надеяться, что вы поймете мои сожаления. Они по крайней мере заслуживают вашу снисходительность к этому несчастному ребенку.
