Наука и техника, 2006 № 03 (3) | страница 94
Не смотря на все улучшения, Meteor F.8 серьезно проигрывал истребителям со стреловидным крылом, но невысокая цена и реклама делали его привлекательным для стран лишенных собственной развитой авиационной промышленности. Из 1183 построенных на фирмах Gloster и Armstrong-Whitworth самолетов — 94 машины купила Австралия, 23 — Бельгия, 60 — Бразилия, 20 — Дания, 11 — Израиль, 5 — Нидерланды и 19 — Сирия. Кроме этого, 300 самолетов F.8 построили по лицензии на Голландской фирме Fokker (150 штук для Голландии и 150 — для Бельгии).
F.8 широко использовался в качестве универсальной платформы для опробования различных моделей двигателей, авиационного оборудования и вооружения. На этой модели проходили испытания бортовые РЛС, системы дозаправки топливом в полете, управляемая ракета Fireflash, “лежачая” кабина пилота и т. д. Всего построили 1187 машин Meteor F.8.
(окончание следует)
КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ
«Гомункулус»
И. Варшавскй
Я проснулся от звонка телефона. На светящемся циферблате будильника часовая стрелка перешла за два часа. Не понимая, кто может звонить так поздно, я снял трубку.
— Наконец-то вы проснулись! — услышал я взволнованный голос Смирнова. — Прошу вас немедленно ко мне приехать!
— Что случилось?
— Произошло несчастье. Сбежал Гомункулус. Он обуреваем жаждой разрушения, и я боюсь даже подумать о том, что он способен натворить в таком состоянии.
— Ведь я вам говорил, — начал я, но в трубке послышались короткие гудки.
Медлить было нельзя.
Гомункулус! Я дал ему это имя, когда у Смирнова только зародилась идея создания мыслящего автомата, обладающего свободой воли. Он собирался применить изобретенные им пороговые молекулярные элементы для моделирования человеческого мозга.
Уже тогда бессмысленность этой затеи вызвала у меня резкий протест. Я просто не понимал, зачем это нужно. Мне всегда казалось, что задачи кибернетики должны ограничиваться синтезом автоматов, облегчающих человеческий труд. Я не сомневался в неограниченной возможности моделирования живой природы, но попытки создания электронной модели человека представлялись мне просто отвратительными. Откровенно говоря, меня пугала неизбежность конфликта между человеком и созданным им механическим подобием самого себя, подобием, лишенным каких бы то ни было человеческих черт, со свободой воли, определяемой не чувствами, а абстрактными, сухими законами математической логики. Я был уверен, что чем совершеннее будет такой автомат, тем бесчеловечнее он поведет себя в выборе средств для достижения поставленной им цели. Все это я откровенно высказал тогда Смирнову.
