— Поэтому я хочу, чтобы ты взял её с собой. Я не хочу, чтобы она мешала мне на конференции.
— Я и это слышала!
Теперь отец вздохнул.
— В общем, присмотри за ней для меня.
Мелвин поднял голову и посмотрел на два «косаряя».
— Конечно, пап, я всё для тебя сделаю.
— Хороший мальчик. Можешь взять любую машину, какую захочешь.
«Хаммер», — подумал Мелвин.
— Мы возьмём «Порш», — снова раздался голос Гвинет.
— Всё, что захочешь, милая, — согласился отец.
Голос Гвинет звучал безучастно:
— Так и куда мы едем?
Мелвин замямлил:
— В один старый дом на холмах.
— Звучит интересно. В такой обстановке я ещё не работала, — продолжал звучать её голос откуда-то сверху.
— Как Торо на Уолденском пруду[5], — проницательно добавил Мелвин.
Гвинет визжала от восторга, где бы она ни была наверху. Отец положил руку на плечо сына.
— Я прекрасно понимаю, что ты не рассчитывал на компанию в этой поездке, но, сынок, ты сделаешь мне большое одолжение…
— Да, без проблем пап, так даже веселее будет.
— И мне нужно сказать тебе кое-что ещё по её поводу…
Мелвин почесал голову.
— Да, и что же?
— Она натуралистка.
Раздался возражающий голос Гвинет:
— Я говорила тебе миллион раз! Не натуралистка! А натуристка!
— Я знаю, что такое натурализм, — сказал Мелвин, тоном бывшего английского майора. — Кинорежиссер вроде Бергмана или писатель вроде Ибсена. Литературное движение, олицетворяющее соцреализм на фоне конкретной современной объективности…
— Твой сын такой умный! — откликнулась Гвинет.
Мелвин продолжал:
— Но… натуризм? Интерес к природной красоте? Преданность земле? Я не знаю, что такое натуризм. Что такое «натуристка»?
Глаза отца указали на второй этаж.
— Посмотри…
— Натуризм является синонимом нудизма, — ответила Гвинет. Теперь её голос был гораздо ближе.
Когда Мелвин поднял голову, выражение его лица было таким же, как у подростка, который в первый раз увидел голую бабу.
— Ох-ох-оx!
Гвинет стояла на лестничной площадке, одетая лишь в обручальное кольцо и небольшие туфли. Её длинные кудрявые белокурые локоны ниспадали на плечи, и белая алебастровая плоть стекала вниз к женским прелестям. Ее пупок был восхитительной дырочкой, а между белыми бедрами торчала тонкая полоска светлых лобковых волос цвета мокко. Глаза Мелвина на самом деле начали слезиться при виде этих грудей: шифоновые шары, самые большие, какие он видел в жизни, со свинцово-розовыми болтами плоти по центру. Перед ним стояла ожившая картина Питера Пауля Рубенса…
Мелвин отчаянно хотел эякулировать на её гладко выбритый лобок.
