— Не будь ревнивым, как воеводинец… Ты оторвешь мне руку, оставь, пожалуйста. Я знаю, что ты силен, как Кралевич Марко[14]. Наверное, тебя, как и его, вскормила вила Равийойла[15].
Космаец отпустил ее, заложил руки под голову. Ему было приятно лежать вот так спокойно и слушать, как поют в лесу птицы и ветерок болтает с листвой.
Как мало было в их жизни таких чудесных дней…
Командир пролетерского батальона Ду́шан Павлович был еще молодой, стройный и высокий мужчина. Бывший студент университета, он оказался самым образованным человеком в батальоне. Был он молчалив и серьезен, успехи партизан составляли предмет его гордости. Первая седина, которая уже начала пробиваться в коротких черных бакенбардах, и уверенная походка говорили, что этот человек немало пережил на своем коротком веку.
Едва успел батальон остановиться на привал, Павлович со своим комиссаром пошел по ротам. Он хотел посмотреть, как отдыхают бойцы, у всех ли есть крыша над головой и солома для постелей. Встречаясь с командирами рот, Павлович показывал, где расставить часовых, куда послать сторожевое охранение, требовал, чтобы чистили оружие и передали в штаб сведения о наличии боеприпасов. Он все время «забывал» о проклятых фруктах, которые запрещалось трогать бойцам, но зато о них думал комиссар.
— Ду́шан, ты опять забыл напомнить Божичу насчет садов, — сказал комиссар и обернулся к командиру второй роты: — Смотри, герой, головой не шути. У тебя в роте есть босяки, которые любят шарить по чужим садам. Предупреди людей.
И хотя Божич хорошо знал, что комиссар полный хозяин в батальоне, он пропустил его слова мимо ушей, подошел к командиру и взглянул на него каким-то грустным, почти детским взглядом.
— Ты о чем-то хочешь доложить? — догадался Павлович.
Болезненный, усталый, иссохший и желтый, как покойник, Божич опирался на суковатую палку. Он украдкой взглянул на комиссара, словно хотел сказать: ничего я при нем не скажу. Всегда тихий, молчаливый и озабоченный, Божич пунктуально выполнял любой приказ начальства. Как настоящий солдат, он всегда носил застегнутую куртку, был подпоясан широким желтым ремнем с портупеей, всегда подстрижен, выбрит, от него даже пахло дешевым одеколоном. Одевался он, как и большинство бойцов, в трофейное или в то, что изредка подкидывали англичане: сейчас на нем были тяжелые горные ботинки на шипах, широкие английские брюки с глубокими карманами и голубоватая итальянская куртка. Но даже и эти пестрые обноски хорошо сидели на нем.
