Сафаил торжествовал – задуманное удалось ему полностью. Их совместная прогулка и вправду выглядела – со стороны, разумеется, как встреча двух хорошо знакомых людей. При чём один из них был задумчив и полон печали, в то время как второй, спокойный и уверенный в себе старец, поводил посохом, поясняя полковнику нечто, несомненно мудрое и поучительное.
– Вы живёте среди мёртвого камня, – приподняв посох, старейшина мазнул его концом по горизонту: – Мертвый камень, холодное железо и, что особо тяжко такому человеку как вы, – конец посоха качнулся в сторону полковника: – Тяжко такой чистой душе, как ваша – вы окружены людьми, чьи разумы зачумлены.
– Не такая же она у меня и чистая, – усмехнулся Семеров, припоминая как выгонял за стену рыдавших людей, не желавших работать.
– Не чистая, – немедленно согласился с ним Сафаил, которому сейчас было совершенно наплевать на любые слова полковника – важно было время, проведённое рядом с ним:
– Но всяко чище иных. А вот у нас, – посох вновь взлетел вверх, указывая на горизонт: – Всё живое. Дома – из дерева, одежда – из хлопка и льна, а души чисты, да непорочны. Вам, друг мой, – старейшина повернулся на месте, остановившись так, что они оба встали лицами к торговым рядам: – Вам жениться надобно! А девушку – чистую и послушную, я вам подберу.
– Мне?! Жениться?! – Выдернув руку, рассмеялся Семеров и Сафаил немедленно поддержал его смех – лучшего окончания их беседы и быть не могло: – Вы шутите!
– Ни в коем разе, Игорь Семёнович, – отсмеявшись, посерьёзнел старец: – Хорошая жена подобна якорю. Подумайте, я прошу вас, – он коротко поклонился, подводя итог разговору: – Подумайте, Игорь Семёнович.
– Всенепременно, – продолжая улыбаться Семеров козырнул и не тратя более времени на подобный, пустопорожний бред, двинулся в сторону хлебных рядов, давно уже искушавших его ароматами свежей, нет – свежайший, выпечки.
Взяв с тарелки очередной бублик, Семеров разломил его на три куска. Выбрав из образовавшейся троицы один, чем-то неуловимым показавшейся ему лучше других, он принялся не спеша намазывать маслом один из его концов. Когда ложечка наконец опустела, то там выросло нечто островерхое, неумолимо напоминавшее знаменитую Фудзияму, что немедленно вызвало у Семерова кривую усмешку. Продержавшись несколько секунд масляная гора начала оплывать, грозя закапать стол, но полковник был неподвижен.
Глядя поверх разрушавшегося конуса, он видел свою жену.
