Умолк старик. Над костром вскипел чайник и плеснул водой в пламень. Девушки поднялись и загремели кружками, подросток разрыл костер, достал одну картошину и попробовал ее на зубах.
— Готова, спеклась, — объявил он.
— Доставай!
Старик финским ножом изрезал на равные ломти каравай хлеба, каждому насыпал кучку соли из берестяного бурачка и кивнул:
— Можно, действуй!
Ели торопливо, молча — так исполняют урок. Через несколько минут были съедены весь каравай, картошка и выпит чай. Старик собрал остатки соли и ссыпал обратно в бурачок.
— Дедушка, расскажи ишшо! — пристал подросток.
— Спать тебе надо.
— Я не хочу.
— Девки, видишь, спать собрались.
— Мы петь будем, — объявили девушки.
— Ну-ну, распелись по-вчерашнему до утра? Идите к чужому балагану, к нашему я не пущу.
— Строг ты, дедушка.
— Вас без строгости нельзя.
— Можно! — К Корнилу подбежала Марфа, юркая, черноглазая, с чуть широким и очень подвижным ртом. Голос у, нее был полный, певучий. — Никакой охраны нам не нужно, мы капустка колючая, козелку нас трудно взять.
— Трудно… — протянул один из парней.
— По-твоему, легко? Легко? Говори.
— Да кого как…
— То-то, кого как… Нет, а всякую?
— Марфа, Марфа, — окрикнул старик, — ты опять язычничать?
— Не стану, Корнил, не стану, скажу только последнее слово. Хоть ваша Марфа язычница, больше всех языком болтает, а знайте — честная, другую такую на прииске, пожалуй, и не сыщешь. — Она села и повернула к парням спину.
— Да не хвались ты!
— Я не хвалюсь.
Парни принялись чинить свою истрепанную обувь. Другая девушка, Алка, сдернула башмаки и кинула им:
— Почините и мои, а мне давайте ваши рубахи, зашью.
— Марфа, снимай, починим и тебе, — предложили парни.
— Не надо.
— Што так?
— Сама починю.
— Ой ли?
— Не сумею — босая пойду.
— Не упрямься, Марфа, упрямица, — полусердито, полуласково упрекнул Корнил.
— Починят, а потом плату потребуют. Знаю я их хорошо, сколь из-за этих ботинок да платочков девушек перепортили.
— Вот какая скупая ты, Марфа.
— Не сердите, схвачу вот орясину и расколочу вам затылки. Мне больно, а им смех. За приисковую девку обидно, дешева стала, за ничто идет! — выкрикнула Марфа.
Парни перестали улыбаться.
Алка осторожно сняла с Марфиных ног ботинки и подала им.
На широком и чистом, как горный пруд, небе плавал месяц легким светлым поплавком. Под светом месяца ясно выступали лесистые громады Качканара, и в чистую высь, подобно двум угрожающим перстам, поднимались Рог Полуночный и Рог Полуденный. Синим искристым огоньком поблескивали их черные гладкие бока.
