— Куда вас денешь, — снисходительно согласился кузнец. — Тогда помогайте!
Ванька Корень раздувал горн, Флегонт орудовал у наковальни, Манька Цвет переносила отремонтированное в телегу. По пути незаметно перенесла и снаряжение, приготовленное Флегонтом в дорогу. Вскорости Иван да Марья уехали, кузнец ушел обедать.
И не вернулся. В тот же день под вечер он стукнулся в халупку Ивана. Там его ждала полная гиляцкая сряда: собачьего меха куртка, штаны, сапоги, шапка; непромокаемый заплечный мешок из тюленьей шкуры, уже полный черных сухарей; небольшая сувоечка тряпок — вытирать лицо, руки, нос. Флегонт не откладывая переоделся, часть сухарей выложил, вместо них сунул ящик с инструментами, посуднешку, кое-что из арестантской одежонки и со всем этим зарылся ночевать в копну свежего сена на покосе. Так оно спокойней и ему, и его помощникам. Весь следующий день он вязал плот для переправы через пролив между островом и коренным берегом. Вечером отплыл. Для маскировки затрусил и плот, и себя свежим сизоватым сеном, которое неотличимо сливалось с морской водой и вечерним воздухом. Убегающий и провожающие его простились крепкими объятиями, долгими поцелуями и тихими, беззвучными слезами. Все думали, что расстаются навсегда, и все слова уже неуместны, настало время полного молчания, как над могилой.
…Флегонт уехал один, без товарищей и даже без Собаки. Товарищей не нашлось, а собаку брать поопасился, хотя Иван Корень и обещал найти умнущую. Вдруг ей вздумается показать свой ум или ретивый охотничий нрав и она залает во вред хозяину! Нельзя торопливо доверять хоть кому, даже самому себе. Прежде чем доверить, надо проверить. На ум часто приходит нетерпеливое, глупое, опасное. Семь раз отмерь — один отрежь. Поспешишь — людей насмешишь.
Море, часто бурное и опасное, в тот вечер было достаточно смирно, и Флегонт благополучно одолел десятиверстную широту пролива. Выйдя на материк, он оттолкнул плот от берега.
— Спасибо, друг, за службу, плыви как можно дальше. Пускай там, та-ам ищут беглеца, — и покивал в сторону острова, с которым распрощался навеки.
Было уже темно, задувал холодный ночной ветер. Кузнец пересек голую, каменистую береговую полосу и залег в первых же кустах, которыми начиналась тайга, залег оглядеться, передохнуть, одуматься, может быть, соснуть. В последнее время он спал плохо. Была нестерпима каторжная теснота, духота, вонь. Гнала сон и неотвязная дума о свободе, о побеге.
