Байбича глазами подала старику знак. Тот растерялся:
— От подчинения тебе я не уклонялся… Не перечил я…
Но Байтюра снова перебил его:
— Думал я послать вас вдвоем с мульдеке[23], но теперь раздумал. Боюсь, как бы по недомыслию татарскому лишним словом не испортил он дела. Пусть себе детей обучает… Один поезжай!
Старик, попрощавшись, вышел. Байбича пожелала ему счастливого пути.
Ко многим уверткам прибегал на своем веку Азым-эке в партийных и родовых распрях, но сегодняшнее поручение казалось ему особенно важным и трудным: что бы ни говорили, но дело, порученное ему, было первым шагом к примирению враждовавших родов. Если будет удача, если заклятый враг Байтюры Биремджан-аксакал примет приглашение, приедет отведать кумыса и мяса, будет проложена тропа к прекращению распри. Старик чувствовал себя послом из Якты-Куля к Кзыл-Кортам. Поэтому он счел нужным соответствующим образам одеться. Выйдя от больного, он направился к себе облачиться в самые лучшие свои одежды.
В этом джайляу было всего пятнадцать юрт. Девять из них принадлежали бедным казахам, средние шесть — Байтюре. Юрта Азым-эке стояла на самом краю.
Старик был растревожен. Шестьдесят лет прожил он на земле и не переставал просить бога:
— Дай богатства, пошли счастье!
Молил избавить от подчинения Байтюре, надеялся стать во главе народа. Но счастье не приходило. Когда богатство вот-вот должно было свалиться к нему в руки, скот его погиб от джута[24]. Азым-эке, озлобленный на все и вся, стал поносить мир, бога, бая, сыпал руганью.
И теперь, отправляясь по поручению больного, он ясно представил себе открывающиеся перед ним возможности. Но это лишь еще более распалило его злобу и горечь. Взгляду, брошенному с порога юрты в степь, представился кипящий джайляу. Будто миллионное войско, черной тучей покрывали всю окружность стада Байтюры.
Вон уходят от озера в степь верблюды. Крупные туловища, два горба, как седло, головы маленькие, изогнутые шеи склонены книзу. Верблюды движутся цепью, словно выстроившиеся в ряд караваны. Они шагают медленно, важно, терпеливо, раскачиваясь из стороны в сторону. Около них увиваются высокие, тонконогие верблюжата.
Поодаль, верхом на конях едут два пастуха. В руке у каждого кнут, сбоку волочится длинный корок[25].
Ближе, между озером и юртами, топчутся на привязи несколько сот жеребят. Женщины в белых головных уборах и черных бешметах ловят короком и доят пасущихся невдалеке кобылиц. Еще дальше пастух медленно гонит по степи огромную отару овец.
