Этот достаточно емкий сюжет изобилует оккультными аллегориями с гностико-манихейским подтекстом, где в Парсифале мы можем разглядеть того же Бэтмана из «Темного Рыцаря», а пасхальное яйцо обозначает мировое господство, выражая собой державу – символ государственной власти монарха, то есть его владычества над землей. В случае с Парсифалем все получается недвусмысленно, и речь идет немного и немало, как о мировом господстве. В аллегории пасхального яйца мы видим символическую державу, воскрешенную после катастрофических и судьбоносных событий. Интересно, что держава могла исполняться в форме яблока или быть яйцеобразной: яблоко и яйцо, по сути, метафоры библейского начала и конца, альфы и омеги. Латинское крылатое выражение ab ovo usque ad mala – «с яиц до яблок» – красноречиво обозначает от начала и до конца. Кроме того, ОАЗИС – это место встречи египетских посвященных в жреческие мистерии и, следовательно, членов гностико-манихейских сообществ. Что касается квеста, то метафорой его основного значения как приключенческой игры выступает смысл поисков и исполнения рыцарского обета, что вполне логично, когда речь заходит о Парсифале, а отсюда обретение пасхального яйца несет ясную аллюзию на обладание Святым Граалем. К слову, тот же самый сюжет американского кинематографа, замечательно отображенный в 1989 году в фильме «Индиана Джонс и последний Крестовый поход», а теперь осуществленный в новом виде благодаря цифровым возможностям и виртуальному инструментарию, способному сконструировать футурологическую реальность постапокалипсического мира. Но образный ряд тождествен, как и прежде: Мани, «Безумный перс», Парсифаль, доктор Фаустус, предмет договора с потусторонними силами, заключенного или не заключенного. В романе Эрнста Клайна и одноименном фильме Стивена Спилберга все метафорически подчинено одной идее: воле к власти и конечному обретению этой власти в виде пасхального яйца, золотого яблока и державы. Тогда в конце самого образного ряда перед нами вдруг возникает фигура Дональда Трампа, по праву обращаясь в апокалипсическое обобщение трех своих вышеуказанных предшественников, явно или тайно отмеченных печатью манихейской ереси. По блестящему определению современного российского филолога-библеиста Елены Смагиной парадокс манихейства заключается в том, что оно стало не мировой религией, а «мировой ересью», а ереси нужно было себя скрывать. Отсюда усложненная система символов и аллегорий, вырабатываемая столетиями, которой оказалась пронизанной как поэзия средневековых трубадуров, так во многом и нынешнее искусство постмодерна, выраженное в апокалипсической и постапокалипсической фильмографии Голливуда. А сосудами, сохранявшими в той или иной мере «мировую ересь» с ее символической системой, являлись тайные сообщества и братства: франкмасоны, розенкрейцеры, харизматические протестантские секты и др. Вот поэтому отчасти в Соединенных Штатах Америки стали успешными иудейские группы мистико-каббалистической направленности, обладающие, по сути, дуалистической природой мировоззрения.
