И наконец однажды я почувствовал, что с меня достаточно. Мне необходимо было положить конец этому прискорбному положению. Тогда я взял листок бумаги и провел вертикальную черту, разделившую его на две части. Слева я собирался перечислить все, что я люблю, справа – все, что ненавижу. В надежде, что такой подход, вполне прагматичный, поможет мне найти ответ. Правая половинка заполнилась очень быстро, левая – медленнее. Я запретил себе все, что касалось моря, хотя чувствовал, что это противоестественно. Когда листок был исписан, я посмотрел на него отстраненно. Я словно просматривал список покупок, чтобы решить, что приготовить на ужин. Мне сразу стало очевидным одно: в списке того, что я люблю, были только пункты, связанные с творчеством. Тогда я впервые осознал, что меня привлекает. Я даже немного удивился. Передо мной на бумаге был список разных видов искусства.
Это было откровением, таким же важным, как признание Дарта Вейдера, когда он сказал Люку Скайвокеру: «Я твой отец». Фильм только что вышел, и я проникся им до самых печенок. Зрелище было восхитительным, но меня сразила стоявшая за ним мифология. Возможно, еще и потому, что герой носил такое же имя, как мое. Связана ли тяга к искусству с моим отцом? Этот вопрос я бы задал преподавателю философии, если бы он не запретил мне являться на его занятия.
На моем листке был список всех видов искусства. И хотя это прекрасно – любить их, нужно было, чтобы хотя бы одно из них любило меня.
Я пробовал играть на фортепиано и гитаре, но у меня были пальцы рестлера. Я танцевал как корова и пел как осел. По крайней мере, уже на два вида меньше. Я любил писать, но преподавательница французского так изводила меня за орфографические ошибки, что я стал писать тайком. Меня воодушевляла архитектура, но годы учения, которые необходимо ей посвятить, меня заведомо обескураживали. Я любил графику и живопись, но не унаследовал талантов деда. Уже минус пять. Скульптура мне тоже нравилась, но у меня не было уверенности, что я готов заниматься только этим. Мне нравилось разыгрывать комедию на сцене, но театр мне надоедал – это слишком претенциозно. И потом актер – это интерпретатор. Мне необходимо было выразить себя, а не повторять чужие слова.
Фотография представлялась мне наиболее подходящим занятием. У меня уже был небольшой опыт и даже чувство композиции, но этот вид искусства был слишком статичным. Мне будет чего-то не хватать. Оставалось только кино, седьмой и последний вид. Перечитывая список, я обратил внимание, что кино содержит понемногу все остальные виды искусства, как десятиборье в спорте. В каждом виде необходимо проявить себя, не специализируясь ни на каком конкретно. Я много писал, у меня было чувство композиции, я любил музыку, движение и ритм, мне нравились архитектура, декорации и костюмы, в «Клубе» я научился ставить шоу и обрел чувство сцены. Так я вычислил профессию, которая мне подходила.
