Она пролепетала что-то в оправдание, по-женски бессовестно. Напомнила, что у нас еще ничего не было, она мне ничего не обещала и даже не была уверена, что я вернусь. Правда была проще. Она со мной просто забавлялась. Но с любовью нельзя забавляться, для меня это жизненно важная материя, нечто непреложное, необходимое, чтобы строить себя и выживать, вроде воды и воздуха.
Мгновенное взросление имело свои последствия: отныне я смотрел на Стефанию другими глазами и понимал, что у нее пустая голова, голова воображалы, которая кончит тем, что станет продавщицей бижутерии. Я и на «Клуб» теперь смотрел иначе: инструкторы – это лисы, которые думают только о том, чтобы подпоить секретарш-на-отдыхе, а туристы – выдры, которые проводят отпуск, накачиваясь сангрией. Я чувствовал, как меня наполняла чернота, разрушая все, к чему я прикасался. Начало учебного года обещало быть плодотворным, и я опасался сведения счетов а-ля Дикий Запад. Но мне предстояло провести здесь еще три недели, прежде чем оказаться в Куломье.
На следующий день я сидел в лодке для дайвинга. Поскольку я больше не имел права лезть в воду, Маркус поручил мне заниматься расписанием. Я выкликал имена туристов, когда подходила их очередь для погружения, и должен был удостовериться, что они в порядке и следуют за своим инструктором. Я был рад вновь встретиться с приятелями, очутиться в этой атмосфере и видеть вокруг море. Но все изменилось в одно мгновение, когда я увидел, как первый дайвер бросился в воду. Звук удара о воду, шум регулятора дыхания, пляшущие на поверхности пузыри. Меня пронзила боль. Я был как голодный у входа в супермаркет. Это не только моральная боль, мне по-настоящему свело живот, как при ломке у наркомана. Море – моя половина, меня от него оторвали, а оно распростерлось тут, передо мной. Я чувствовал себя сиротой. Дни напролет я улыбался, скрывая боль, так как никому не хотелось слушать мои жалобы. К тому же трудно принимать всерьез сетования полуголого человека.
Несколько дней спустя «Клуб» принимал Виктора Де Санктиса, режиссера, который снимал документальные фильмы про подводный мир. Ему было семьдесят, это был седой человек с радостной, как итальянское мороженое, улыбкой.
Вечером он предложил показать нам свой новый документальный фильм «Жак Майоль, человек-дельфин». Я не знал героя фильма, но друзья дельфинов – мои друзья. Над сценой растянули белое полотно, поставили 16-миллиметровый проектор. Публика заполнила зал под открытым небом, и фильм начался. Жак Майоль занимался йогой. У него были маленькие усики а-ля Кларк Гейбл и немного потерянный вид. Когда он брел по улице, казалось, он только что научился ходить. Не было смысла напоминать ему о пешеходных переходах и красном свете, и он не имел представления об обществе, в котором жил. Он говорил о море, о тофу, об острове Эльбе и о дельфинах. Ни о чем другом. Затем внезапно бросился в воду, и все изменилось. Этому человеку нечего было делать на земле. Гравитация давила на него. Архитектура его угнетала. Он хорошо себя чувствовал только в голубой бесконечности.
