Я только что испортил жесткий диск и не знал, как его переформатировать. Мало того, эта битком набитая людьми больница предлагала мне заново строить свою жизнь. Безо всякой помощи. Без наблюдения и контроля. Без психолога, с которым можно поговорить. Без того, чтобы кто-либо указал мне выход. Я не мог встретиться с родителями, так как отец был слишком далеко, а мама – в открытом море. Я не мог даже вернуться домой, так как Франсуа не счел нужным заказать для меня дубликат ключей. Не мог я попасть и в интернат, поскольку лицей Жюль-Ферри был закрыт до сентября.
Оставался единственный выход – вернуться в Палинуро и вновь увидеть Стефанию и ее прекрасные ореховые глаза. Должен признать, она очень помогла мне в те две недели. Она еще не отдала мне свое сердце, но мне было достаточно обещания ее любви. Надежда заставляет жить. Это не банальность.
Мне не на что было купить билет на поезд. К счастью, в Марселе жил Макс. Это был автогонщик, сменивший работу при переезде, раньше он был напарником Франсуа, во времена команды ГРАК. Перед отъездом в отпуск он пришел навестить меня в больнице и оставил немного денег.
Для того чтобы попасть в Палинуро, мне нужно было сделать две пересадки и ехать на поезде свыше пятнадцати часов. Большую часть времени поезд шел вдоль моря, и море притягивало мой взгляд, словно желая посильнее меня раздразнить.
Едва оказавшись в деревне, я разыскал Стефанию. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ее поцелуй был единственным лекарством, которое принесло бы мне облегчение. Я нашел ее в аппаратной звукоинженера. Я представлял эту встречу как воссоединение Ромео и Джульетты, под доносящиеся отовсюду звуки скрипок.
– А, ты вернулся? – сказала она, заметно смутившись.
Никаких объятий, никаких поцелуев и тем более скрипок. Звукоинженеру было двадцать семь. Небольшая бородка, растрепанные волосы. Он выдавал себя за парижанина. В голове у него были две извилины, но они между собой не соединялись, так как с утра до вечера он смолил косяки. Зато ему хватало животного инстинкта метить свою территорию, как это делают хорьки. Он встал, положил свою пошлую лапу на ягодицы Стефании и слюняво поцеловал ее взасос. Мое сердце остановилось. От отвращения. У парня были желтые зубы, и от него воняло чинариком. Как она могла засунуть язык в такую помойку? Ответ меня уже не интересовал. Я только что состарился единым махом, без всяких вопросов и ответов.
– А ты не теряла времени даром, – в конце концов бросил я довольно спокойным голосом, чтобы это ее задело.
