Мы попытались представить фильм на несколько фестивалей, и его отобрали на Международный фестиваль научно-фантастических фильмов в Авориазе по категории короткометражек.
Французские Альпы – и этот чудесный горнолыжный курорт, который похож на приземлившийся на снегу большой космический корабль.
На фестиваль было отобрано десять короткометражек. Мы присутствовали на показе, который проходил не особенно успешно. Публика вела себя очень безалаберно. Зрителям было плевать на кино, они постоянно входили и выходили. Прямо как в «Загорелых на лыжах»[46]. На самом деле фильмы были не такие уж плохие, все мы ишачили ради того, чтобы сюда приехать, и заслужили хотя бы толику уважения.
Мой фильм был в показе предпоследним, и вот на экране появилось название: «Предпоследний». Раздался гомерический хохот и аплодисменты.
– Наконец-то! – крикнул какой-то журналист, и все снова покатились со смеху.
В такой обстановке смотреть фильм было невозможно, и я предпочел покинуть зал.
Гран-при за короткий метр достался некоему де ла Рошфуко. У него были длинные волосы, длинный шарф, и он приехал из Нейи. Он выдавал свой фильм за эзотерический, но если это в самом деле так, тогда Годар снимал комедии. Де ла Рошфуко получил 20 тысяч франков и право в следующем году привезти на фестиваль новую короткометражку. Мой фильм не вызвал никакого отклика и прошел совершенно незамеченным. Я не получил приглашения на следующий год и уехал с пустыми руками.
Вернувшись в Париж, я решил закончить сценарий, где действие происходит в метро. Пьер протянул мне руку помощи, и история наконец обрела свою жизнь. Я стал искать продюсеров.
Главное, что изменилось, – у меня было теперь два фильма, которые я мог показать. Клип Жоливе и «Предпоследний». Цветной музыкальный фильм и научно-фантастический, черно-белый. У меня была широкая палитра, но мне не хватало главного: имени. Меня вообще никто не знал, и я не принадлежал к какому-либо известному киносемейству. Большинство продюсеров меня даже не приняли. Единственным продюсером, сделавшим над собой усилие, была Мари-Кристин Монбриаль. Она работала в «Гомон». Это была типичная буржуазка лет тридцати, с пронзительным голосом, но материнской улыбкой. Она не была уверена в том, есть ли у меня талант, но мои упорство и любовь к кино ее тронули. Она посоветовала подобрать актеров, чтобы появился шанс добиться финансирования.
Я вновь обратился к Франсуа Клюзе. Теперь у меня были фильмы, которые я мог ему показать, и я почувствовал, что почти его убедил, но Франсуа был на мели, и ему сложно было согласиться работать со мной. Мне удалось вырвать у него одно «может быть», которое я тут же превратил в окончательное «да» у Мари-Кристин.
