В последний день на Круазетт все разделились во мнениях: «Апокалипсис сегодня» и «Барабан» были явными претендентами на «Ветвь». Мне очень нравились оба фильма, их мощь и напряжение. Это два совершенно разных лица войны, которые тем не менее вместе отлично показывают ее сущность.
Мы выпивали на террасе с Морисом Иллузом. Он познакомил меня с ассистентом режиссера Режисом Варнье. Когда первый ассистент встречает второго ассистента – это примерно то же самое, как если бы Тайгер Вудс подбирал себе кедди[39]. Режис быстро глянул на меня поверх темных очков. Морис пытался вовлечь меня в беседу, но я не умею себя продавать. Потом Режис заговорил о фильме, который хотел посмотреть. По счастливой случайности один приятель, помощник пресс-атташе, на предыдущей неделе пригласил меня на показ для прессы именно этого фильма.
– Да ну? Узнаю манеру, – саркастически бросил мне Режис.
– Какую манеру? – спросил я.
Тон Режиса сделался откровенно насмешливым, почти оскорбительным.
– Типа: да, я видел этот фильм раньше всех, на частном просмотре.
Изображая меня, он говорил пошлым и претенциозным тоном.
Кровь ударила мне в голову. Я не терпел, чтобы меня оскорбляли.
– А что ты хотел, чтобы я сказал? Что я не видел этот фильм раньше тебя? Чтобы польстить твоему самолюбию? – ответил я.
Разговор пошел на повышенных тонах, страсти накалились, и меньше чем за две минуты из кинофилов мы превратились в двух петухов на птичьем дворе. Мне уже доводилось драться с тридцатикилограммовыми морскими окунями, и этому каннскому попугаю было меня не испугать.
Морис попытался свести все к шутке, но мы распалились. Вместо того чтобы обменяться телефонами, мы обменялись ругательствами, и я ушел.
Каннский фестиваль великолепен, но там все наэлектризованы и моментально переходят от отчаяния к бурной радости. Все здесь обострено, все чрезмерно. Фотографы вас либо преследуют, либо игнорируют. Это как в джунглях, только жестче. К счастью, фестиваль завершился, и все убрали свои черные очки. До следующего фестиваля.
Когда я вернулся в Париж, Патрик предложил мне работу стажером на съемках рекламы на юге Франции. Единственное условие – нужно было иметь права и машину. У меня не было ни того, ни другого.
– Нет проблем! – ответил я, и мне назначили встречу в ближайший понедельник.
У меня было пять дней, чтобы получить права. Теорию я сдал, но уже дважды провалился на экзамене по вождению. Водить меня учил Франсуа. Поэтому у меня была манера вести машину на обычной дороге, как на гоночной трассе. Я помчался к моему экзаменатору и, как мог, принялся его убеждать. Мое будущее и моя жизнь зависели от него. Мне непременно нужно получить в пятницу права. В конце концов моя наглость его развеселила. Он нашел для меня время в своем графике, и через сорок восемь часов мне вручили права. Оставалось только уговорить маму одолжить мне свой «Фольксваген Гольф». Ее было намного сложнее убедить, чем преподавателя из автошколы, и в конце концов она сказала мне фразу, которую я так боялся услышать:
