– Спроси у Франсуа.
Напрасно я объяснял ей, что это мой шанс, что такая возможность больше не подвернется, что я умру, если ее упущу, а главное – что, может быть, пришло время поддержать меня, но моя мать была неумолима, и в итоге мне пришлось обратиться к Франсуа, который сказал, что на мое имя нет страховки и тэ дэ и тэ пэ. Мне казалось, что я стою перед автомехаником, который объясняет мне, что замена свечи зажигания приведет к замене двигателя.
Я попытался втолковать ему, что почище его нуждаюсь в страховке. Я сказал, что существуют два вида рекламы, которые снимают совершенно разные режиссеры, Жан-Клод Бриали и Робин Дэвис, два великих кинематографиста того времени. Если у меня все получится, это станет моим входным билетом для работы над полнометражными фильмами, прямым доступом в первую лигу. Но Франсуа было плевать, он не знал ни одного из тех имен, что я назвал. Никакой страховки, никакой машины. Мама с его решением согласилась. То есть ни машины, ни съемок. Меня охватила глухая ярость. Я не мог поверить, что моя карьера прервется из-за какой-то страховки на автомобиль. Почему бы этой скотине не арендовать для меня недорогую машину? У него есть деньги, он только что купил дом на Лазурном берегу, чтобы проводить там несколько месяцев в году. Мама вошла в гостиную, одетая как буржуазка, из чего я заключил, что они собираются обедать у родителей Франсуа.
Франсуа предложил было подбросить меня до вокзала. Не по доброте душевной, а потому, что ему не нравилось, когда я оставался в доме один. Он не зря беспокоился: едва его «Мерседес» завернул за угол, я схватил ключи от «Гольфа», сел в машину и уехал.
Через девятьсот километров я оказался на окраине округа Ниццы. Машины для съемок были припаркованы в тени огромных платанов. Сверчки притихли, а солнце уже припекало.
Встретил меня Патрик. На съемках он отвечал за производство. Патрик представил мне своего второго режиссера, которым оказался не кто иной, как… Режис Варнье. Жизнь бывает порой жестокой. Я порвал со своей семьей, оказался в девятистах километрах от дома, и вот сейчас потеряю работу, причем раньше, чем к ней приступил.
Режис встретил меня хищной улыбкой. Так улыбается кошка, здороваясь с мышкой. Он не собирался ничем со мной делиться, но, поскольку я к такому привык, все шло хорошо. Мне следовало доказать ему, что я эту работу заслужил. К счастью, Жан-Клод Бриали был ко мне расположен. Я чувствовал, что он хотел поймать меня в свои сети, но не был склонен к таким играм. Я играл только своей жизнью, и это все. Я носился по съемочной площадке днями напролет, с пяти утра и до полуночи. Я отвечал «хорошо» на все просьбы и выполнял их раньше, чем от меня этого ожидали. Я все время улыбался и вообще не ел. Самое большее, что я мог еще сделать, – это умереть. Режис с явным удовольствием давал мне невыполнимые задания, но я выполнял их все.
