Строения здесь были временные – большие прямоугольники, построенные из местного камня. Их было около двадцати, разбросанных вокруг плаца. Посреди плаца возвышалась огромная мачта, на вершине которой развевался французский флаг. Каждое утро, в 6 часов, мы выстраивались на плацу, чтобы спеть «Марсельезу». Еще до того как были оформлены все документы, меня отправили к парикмахеру, где коротко подстригли.
На дорожках между зданиями молодые новобранцы учились маршировать. Ботинки ритмично топали, и ни одна голова не торчала над строем. Мне показалось, что я очутился в фильме «Стена» Алана Паркера. Это меня пугало. Мне не хотелось занимать место в строю. Я предпочел бы узнать, кто я, прежде чем сделаться таким, как все.
Я присоединился к моему отделению и стал там своего рода деревенским дурачком. У меня не получалось ходить в ногу.
– Рядовой Бессон, вы это делаете нарочно или принимаете меня за идиота?! – вопил мне сержант.
– Мсье, я восемнадцать лет двигался определенным образом, как вы хотите, чтобы я сменил походку за несколько часов? – здраво отвечал ему я.
Сержант разозлился, отвел меня в сторонку и заставил одного чеканить шаг в течение нескольких часов. Но едва я присоединился к группе, как обнаружилось, что я не могу синхронизировать свои движения с движениями моих товарищей, и тут же сбиваю весь строй. Мой капитан подошел к сержанту и прошептал ему на ухо:
– Он художник.
Так меня до конца службы освободили от маршировки, и в следующий раз я увидел, как маршируют солдаты, 14 июля по телевизору.
Назавтра сержант вошел в казарму и крикнул:
– Кто любит кино?
Я единственный поднял руку, как дурак.
– Рядовой Бессон дежурит сегодня по кухне.
Со столовыми мне вообще не везло. Но эта, в казарме, была хуже, чем в начальной школе. Мне приходилось есть плохо очищенную картошку (интересно, кем?), и я на глазах начал поправляться.
Рядом со мной в столовой сидел один парень. На гражданке он был истопником. И вот однажды я увидел его счастливое лицо: он только что нашел себе новую работу. Парень записался в регулярную армию и через три дня должен был уехать служить в Йемен за 1800 франков в месяц (это около 300 евро). Издали я увидел вербовщика, который прохаживался между столиками, как ворон в поисках легкой добычи.
Каждый день кто-то из товарищей попадал в его сети. И всякий раз это были самые слабые или простаки. Наконец вербовщик с улыбкой проповедника уселся рядом со мной.
Парень почувствовал мою уязвимость, и это меня встревожило. Он рассказал мне о славной жизни детей нации, которые служат своей стране в прекрасных экзотических краях. К счастью для меня, я уже немало путешествовал, и я вежливо отказался ехать умирать в Йемен.
