Патрик улыбнулся еще шире. Глаза его блестели. Он уже знал, что я пропал, не отдавая себе в том отчета.
– Я же говорил тебе, это самая прекрасная профессия на свете, – доверительно бросил он.
Все снаряжение было уложено под навесом, готовое к следующему съемочному дню. Но режиссер совершил одну ошибку: он забыл сказать, кому дежурить ночью.
Я тут же поднял руку, как в школе, и предложил свои услуги.
– К тому же я не знаю, где буду сегодня ночевать, – не задумываясь, выпалил я.
Режиссер посмотрел на Патрика, и тот согласно кивнул. Он готов был предупредить мою мать.
Съемочная группа постепенно покинула помещение, и я остался один с тридцатью ящиками оборудования. Я принялся открывать их один за другим. Доставал все, что в них содержалось, изучал корпусы камер, объективы, кассеты – все, что там было; затем пришла очередь фильтров, различных прожекторов. Все это я делал очень основательно. А когда закрыл последнюю коробку, наступил день и явился ассистент режиссера с горячими круассанами.
Хотя совсем не спал, я вовсе не ощущал усталости. Правда, поскольку я не собирался ночевать в Париже, мне не во что было переодеться, и от меня уже пахло потом.
Съемки возобновились. День выдался тяжелым, так как режиссер собирался отснять восемнадцать планов. У нас не было времени остановиться, чтобы пообедать, и мне поручили делать бутерброды, которыми я снабжал съемочную группу по мере необходимости. Все они ели, не отрываясь от работы. Вопрос о том, чтобы остановить съемки, даже не вставал. Патрик уставился в камеру, держа в руке бутерброд с ветчиной.
Ассистент звукорежиссера беззвучно жевал свой бутерброд с паштетом и корнишоном, а старший механик камеры время от времени доставал из кармана свой – с колбасой и сыром.
Время пронеслось молниеносно, и, несмотря на всеобщие усилия, к восемнадцати часам съемки не закончились.
Увы, мне нужно было уходить, чтобы успеть на последний поезд в Куломье.
Огорченный, я покинул площадку. Каждый из съемочной группы со мной попрощался так, словно мы знали друг друга долгие годы и непременно должны были увидеться снова.
В поезде я смотрел на мелькавшие за окном пейзажи, но была уже ночь, и рядом не было бригадира осветителей, чтобы их оживить. Все, что я видел, представлялось мне пресным, дряблым и бесполезным. Как жизнь без звука.
Франсуа пришел встретить меня на вокзал. Не по доброте душевной: он предпочитал, чтобы мама оставалась дома присматривать за его сыном.
