— Вот и хорошо!
Дарочка восхищалась Гришей, называла его героем. А он целыми днями трясся, как бы Евгений Евгеньевич (так звали политического) не заразился тифом, да как бы его не разоблачили. Отдыхал он только вечерами в белой маленькой комнатке, где всё дышало чистотой, в «комнате девочек». Раньше в этой комнате жили Катенька и Дарочка, теперь Дарочка на правах невесты занимала её одна. На этом настоял Митя, а Катеньку переселили в другую комнату. Гриша был очень благодарен Мите за это. Все вечера напролёт он проводил со своей невестой. Дарочке уже сшили венчальное платье, достали флердоранж, фату и белые туфли.
Однажды утром, придя в госпиталь, Гриша узнал, что вчера вечером во время дежурства Леночки политический сбежал.
В госпитале усилился надзор, появились жандармы. Всех служащих госпиталя, Леночку и Гришу допрашивали…
Вечером Гриша поспешил к невесте, но Дарочка выслушала спокойно и только сказала:
— Видишь, всё обошлось хорошо.
Гриша хотел поцеловать её, но она отвела его голову и шёпотом попросила:
— Пожалуйста, не надо. Давай почитаем «Мцыри».
Гриша знал о том, что, когда Дарочка чем-то недовольна или взволнована, она всегда читает Лермонтова. Он согласился. Дарочка начала читать вслух неестественно громко. Когда она устала и её сменил Гриша, она всё время просила:
— Пожалуйста, читай громче!..
Как и когда это началось?
Его не посвятили, обошлись без него. Его помощь понадобилась много позже. В городе с новой силой вспыхнула эпидемия тифа. Теперь Гриша и дневал и ночевал в госпитале. С Дарочкой он виделся урывками, и с каждой новой встречей ему казалось, что она, словно в фокусе перевернутого бинокля, уходит от него всё дальше и дальше. Она стала сдержанной, строгой. Держала себя так же отчужденно, как в первые дни его приезда. Он всё собирался выяснить их отношения, но, сраженный усталостью (он часто не спал по три ночи), валился с ног.
Однажды, пока Дарочка хлопотала о чае, Гриша заснул у неё на диване, что по тогдашним временам считалось верхом неприличия.
Проснувшись, он вскочил на ноги. Дарочка сидела напротив и смотрела на него потемневшим суровым взглядом. Он стал извиняться.
— Ах, Гриша, замолчи! Это я должна просить у тебя прощения! — И заплакала.
— О чём ты плачешь? — испугался Гриша. — Я обидел тебя? Нет? Так о чём же ты плачешь?
— Я плачу о том, что никогда не будет нашей с тобой свадьбы, никогда. — Выпрямилась, отёрла слезы и посмотрела на Гришу, будто бы хоронила его.
