В машинном отделении страшный гул и скрежет, рубчатый металлический пол под ногами дрожит мелкой дрожью. Вращаются огромные, чуть ли не в два человеческих роста, красные литые маховики лебедок, бегут тросы. Ревут, похожие на слонят, голубые корпуса агрегатов, преобразующих переменный ток в постоянный. Высоко на щите силового управления, как на широкоформатном экране, горят красные лампочки. Разговаривать здесь невозможно, и мы не задерживаемся — все равно мне не понять хитросплетения механизмов.
Входим в кабину пульта управления. Федор садится за рычаги, курит, стряхивает пепел в выставленную шибку кабины, похожей на веранду.
— Фёдор, как меня слышишь? Прием, — неожиданно раздается голос из рации.
— Хорошо тебя слышу, хорошо, что хотел?
— Куда ты опустил щиты, которые должны идти к Лысцову?
— Они там, в котловане.
— Что у вас стряслось? — врывается в эфир женский голос.
— Аня, где находятся щиты? — спрашивает в микрофон Федор.
— Здесь, на стошестидесятой отметке.
— В блоке или где?
— Рядом с блоком.
— Роман, щиты находятся на стошестидесятой, рядом с блоком. Как понял? Приём.
— Ага, понял. Всё нормально.
— Роман, следи за контрагрузами!
— Там внизу операторы, — поясняет мне Фёдор. — Одна на левом берегу на отметке в сто шестьдесят метров, а другой — на нашем, на правом берегу вон, видишь, сидит на бровке.
От башни кабель-крана бегут над пропастью струны тросов, по ним ездит тележка, ее грузоподъемность двадцать пять тонн.
Гудит сирена. Опасно. Над котлованом проходит груз.
— Вира!
Фёдор подает правый рычаг на себя. Тросы натягиваются, многотонный пучок арматуры приподнимается над площадкой нашего, правого, берега. Левый рычаг — вперед. Двинулась тележка, качнулся и поплыл подвешенный к ней груз. Он уходит от нас все дальше и дальше и уже кажется маленькой вязанкой хвороста.
— Майна!
Правый рычаг от себя. Круглый указатель, вращаясь, отсчитывает метры, отсчитывает глубину погружения в ущелье. Десять, пятнадцать, двадцать… Груз опускается на левом берегу. Там, где работает звено Лысцова. В полукилометре от нас…» — так мысленно Слава писал свой репортаж.
Он с радостью отметил, что Федор в чистой рубашке, гладко выбрит, и в глазах его уже теплится живой огонек участия к жизни. Он был рад за Фёдора и горд тем, что тот управляет такой громадиной: с высоты эстакады перед глазами была вся стройка.
— Я вижу, тебе очень нравится?
— Ничего работёнка, — Фёдор скупо улыбнулся, — ребята хорошие, все заядлые охотники, я ведь тоже охотник.
