Подобную реальность человек принимает целиком без интеллектуальных вопросов, и нет никаких конфликтующих противоположностей, никаких рассудочных сравнений, никаких противоречий, так что все субъективно ощущаемое принимается, безусловно, как субъективно и одновременно объективно истинное и в согласии со всем остальным.
Находясь в глубоком трансе, Хаксли обнаружил, что стоит на дне глубокой и широкой пропасти, на вершине крутого склона которой, на самом краю, сидел я, и известно обо мне было только имя и еще, - что я раздражающе болтлив.
Перед ним на широкой полосе мягкого, сухого песка лежал на животе голенький младенец. Покорно, не сомневаясь в его реальности, Хаксли разглядывал младенца, проявляя сильное любопытство в отношении его поведения, пытаясь изо всехсил понять, что означают молотящие движения его рук и крадущиеся движения его ног. К своему изумлению, он заметил, что испытывает смутное любопытство и удивление, как будто он сам был этим младенцем, смотрел на мягкий песок и пытался понять, что это такое.
Во время своего наблюдения Хаксли почувствовал, что недоволен мной, поскольку я явно пытался с ним заговорить; его охватило нетерпение, и он потребовал, чтобы я замолчал. Он обернулся и заметил, что младенец растет на его глазах, ползет, садится, встает, учится ходить, идет, играет, разговаривает. В полном изумлении Хаксли наблюдал за этим растущим ребенком, ощущал его субъективный опыт научения, проявления желаний, чувств. Он следовал за ним в искаженном времени через множество ситуаций, когда тот переходил в своем развитии от младенчества к детству, от школьной поры к ранней юности. Он наблюдал за физическим развитием ребенка, ощущал его физический и субъективный ментальный опыт, сочувствовал ему, сопереживал ему, радовался вместе с ним, размышлял, удивлялся и учился вместе с ним. Он чувствовал свою общность с ним, как будто это был он сам, и он продолжал наблюдать за ним, пока, наконец, не понял, что за время его наблюдений ребенок превратился в зрелого двадцатитрехлетнего человека. Хаксли шагнул ближе, чтобы понять, на что смотрит молодой человек, и внезапно осознал, что молодой человек - это сам Олдос Хаксли, и что этот Олдос Хаксли смотрит на другого Олдоса Хаксли, очевидно, в возрасте чуть за пятьдесят, через вестибюль, в котором они оба стоят; и что он, пятидесятидвухлетний, смотрит на себя, Олдоса, двадцатитрехлетнего. Затем Олдос двадцати трех лет и Олдос пятидесяти двух лет, по-видимому, одновременно поняли, что смотрят друг на друга, и в уме каждого из них тотчас родились вопросы. Один подумал: «Это мое представление о том, каким я буду, когда мне исполнится 52?», а второй: «Это я так выглядел, когда мне было 23?» Каждый знал о вопросе, возникшем в уме другого. Каждый счел вопрос «необычайно любопытным
